«Коготок увяз – всей птичке пропасть»

А.Ю. Магалиф

От редактора: статьей д-ра А.Ю.Магалифа мы открываем новую рубрику журнала, посвященную выдающейся пироговской традиции – безжалостному анализу своих ошибок, продолженную в этическом ключе А.В.Вересаевым и профессиональном – М.И.Аствацатуровым. Психиатры могут сказать на этот счет намного больше. Знание типовых ошибок своего предмета, по свидетельству Вернера Гейзенберга, - один из основных признаков профессионализма. Но в наше время Пироговские съезды словно забыли эту традицию, вопреки православным здравицам. Здесь прошлое – мудрее.

В Независимом психиатрическом журнале №3 за 2006 год опубликован доклад немецкого психиатра Микаэля Кранаха (ФРГ) «Уничтожение психически больных в нацистской Германии в 1939 – 1945 гг.». В нем приводятся достоверные факты активного участия в уничтожении сотен тысяч больных врачами – психиатрами и медицинским персоналом больниц. Читать без содрогания о том, как «творчески» разрабатывались врачами методики селекции и уничтожения, с каким порой энтузиазмом это проводилось, естественно, невозможно. Все время возникала мысль: «Кто же эти злодеи, откуда они появились?». В конце доклада доктор Кранах дает на это ответ: «Мы знаем о детальных биографических фактах многих врачей – убийц. Наиболее поразительное и тревожное заключение наших исследований состоит в том, что большинство докторов, ответственных за такие действия, не были аморальными людьми, которые были вынуждены действовать в ненормальной исторической ситуации. Это было бы очень удобное объяснение. Напротив, они были культурными, высокообразованными, гуманными людьми высокого профессионального уровня. Как я сказал бы в Германии, это были такие же люди как вы и я. Что должно случиться, при каких обстоятельствах человек начинает вести себя подобным образом? Как бы я себя повел?».

«Как бы я себя повел?» - вот мысль, которая подспудно жила и у меня во время чтения этого страшного доклада. И постепенно я стал вспоминать. Конец 60-х. Хрущевская «оттепель» закончилась (да и была ли она уж такой, как о ней говорят). КГБ возглавил Ю.В. Андропов. Усилилась борьба с инакомыслием. Тема вреда, наносимого стране диссидентами, тлетворным влиянием Запада активно муссировалась прессой, обсуждалась на собраниях в коллективах. Для того, чтобы уменьшить число политзаключенных и тем сгладить неприятное впечатление о нас на Западе, у КГБ появилась идея: каждый, кто активно недоволен нашей замечательной жизнью и вообще мешает руководящим органам излишней настырностью, наверняка психически неполноценный и должен обследоваться и лечиться в психиатрических учреждениях. И началось. В обычные психиатрические больницы и больницы с особым режимом стали потоком направляться не только диссиденты, но и бесчисленные искатели правды, приезжавшие в столицу и приходившие в приемные государственных и партийных учреждений. Конечно, среди них были и бредовые больные, действительно нуждавшиеся в лечении, но были и те, которые ну никак не соответствовали необходимости в недобровольном стационировании и лечении. Впрочем, о «карательной» советской психиатрии написано много. Речь не об этом. Речь обо мне, о нас, о нашем отношении тогда ко всему происходившему.

Приемный покой Московской клинической психиатрической больницы №4 им П.Б.Ганнушкина. Я - дежурный врач, принимающий больных, которые пришли сами или привезены скорой психиатрической помощью. Врач скорой привозит очередного пациента и кладет мне на стол сопроводительное заключение. Читаю фамилию: А.С. Есенин-Вольпин. Совершенно случайно накануне я видел эту фамилию в газете «Известия», где в очередной статье один из известных идеологов клеймил инакомыслящих –моральных вырожденцев. В качестве примера был назван поэт Есенин-Вольпин и напечатан отрывок из его стихотворения. По мнению автора статьи, поэт незаслуженно обвиняет старшее поколение в грехах и считает, что эти грехи перешли на детей, которые теперь в ответе за своих отцов. Из всей этой привычной мути мое внимание, естественно, привлекла только фамилия поэта. По своему невежеству я тогда не знал, что у С.А. Есенина и его гражданской жены поэтессы и переводчицы Н.Д.Вольпин был сын Александр. Вот он- то и сидел теперь передо мной. В сопроводительной путевке говорилось о том, что пациент давно наблюдается у психиатра, неоднократно лечился в ПБ, а в настоящее время у него неадекватное поведение. В чем конкретная неадекватность – не сообщалось. Врач скорой перед уходом многозначительно показал мне пальцем на небольшую карандашную пометку в углу направления: «Без санкции КГБ не выписывать». Пациент был совершенно спокоен, смотрел на меня миролюбиво. На мои дежурные вопросы о его состоянии иронично ответил, что, дескать, зачем терять время, я же все равно его госпитализирую, не отпущу же его домой. И я направил его в спокойное отделение, в клинику профессора И.И. Лукомского. Думаете, тогда у меня, молодого доктора, хоть на миг появилось смелое желание немедленно отправить спокойного пациента домой? А у Вас бы появилось, взяли бы Вы на себя такую ответственность? На следующий день в клинике состоялся профессорский осмотр пациента. Естественно, собралось много любопытствующих врачей. Там я и узнал, о том, кто такой Есенин-Вольпин, о том, что он – крупный математик, разрабатывающий перспективное направление в области математической логики. Беседа с пациентом текла вполне спокойно, обсуждался широкий круг тем, включая его научную работу. Больным он себя не считал, лечиться не хотел, но на немедленной выписке, конечно, не настаивал, по опыту, правильно оценивая ситуацию. По просьбе профессора он прочитал все стихотворение, а не только вырванный из контекста кусок. Ничего там не было особенного, во всяком случае, ни для кого из нас. Потом долго обсуждался диагноз, искали, за что бы зацепиться, в основном ссылались на анамнез. Решили понаблюдать, чем-то полечить. Думаете у пожилого интеллигентнейшего профессора Иосифа Ильича Лукомского, воевавшего в партизанском отряде, и у каждого сидящего в кабинете врача шевельнулась мысль о немедленной выписки этого пациента, который никак не соответствовал необходимости в недобровольной госпитализации? Конечно, нет! Есенин-Вольпин (или, как его называли в кругу друзей-диссидентов, Алик) работал в отделении над докторской диссертацией. Рассказывали, что однажды он подошел к зарешеченному окну, а друзья снаружи его фотографировали. Из отделения выскочили санитары и погнались за фотографами, чтобы засветить пленку. Все было под контролем!

Я тогда работал в остром отделении, куда в основном поступали больные с первой госпитализацией. Поэтому к нам нередко попадали пациенты, которых привозила скорая из самых разных мест, включая приемные правительственных учреждений (в некоторых из них специально постоянно работал психиатр). По сегодняшним критериям и закону большинство из этих больных не были бы стационированы, тем более в острое отделение, а тогда это делалось постоянно. В обязательном порядке попадали все, кто хоть как-то в действиях или высказываниях затрагивал советско -партийную власть. Помню одного инженера, члена партии, которому несправедливо отказали в обещанной квартире. После бессонной ночи он написал плакат «Долой политику партии, основанную на беззаконии» и сел с ним возле проходной своего предприятия. Просидел несколько минут и оказался в нашем отделении. На другой день был перепуган своим поступком, ругал себя, на чем свет стоит, просил выписать домой. Не тут-то было, мы его наблюдали, консультировали. Перестраховывались от чего? Да уж, конечно, не от возможности повторного эмоционального срыва, который можно было с успехом предотвратить. А вдруг он опять начнет высказываться, вдруг спросят: «Почему же вы его не долечили?» - вот главный мотив.

Самый памятный случай был с одним пациентом, которого привезла психиатрическая скорая из приемной правительственного учреждения. Это был молодой крепкий, высокий мужчина, сын известного революционера (фамилия его, кажется, Розит), входившего в группу Н.И. Бухарина и потому расстрелянного в 30- годах. Как известно, при Хрущеве и Брежневе члены всех так называемых антипартийных группировок, в том числе и бухаринской, не были реабилитированы. Бухарина реабилитировали только в 1988 году. Этот молодой человек активно добивался реабилитации своего отца, писал письма в партийные инстанции, в общем, надоедал. С первых же минут он активно протестовал против пребывания в нашем отделении, требовал немедленной выписки. Правда, на первой беседе с врачом он вел себя спокойно, логично доказывая правоту своих действий по защите честного имени отца. Он надеялся, наивный, что его тут же выпишут. Быстро поняв, что никто его и не собирается выписывать, он начал активно протестовать. Понятно, что его поместили в наблюдательную палату, сняли с него верхнюю одежду и предложили принимать лекарства. Понятно, что он отказался. И мы все – фельдшер, санитар и молодые доктора набросились на него, скрутили и ввели большую дозу нейролептиков. И в последующие дни вводили нейролептики, и бродил он, апатичный, по отделению, дизартрично прося его выписать. И на профессорской консультации основным мотивом было оправдать пребывание пациента в отделении, и под это строился диагноз. Со временем его выписали под наблюдение районного психиатра, но только после того, как он многократно отозвался «с критикой» о своей неправильной идее реабилитации отца и обещал больше этим не заниматься.

Были и трагикомичные ситуации. В мае 1972 года СССР, впервые за всю историю, посетил американский президент - Р. Никсон. Москва, конечно, срочно «мыла шею», подкрашивала и подмазывала возможные маршруты кортежа. За несколько дней до приезда важного американца вдруг в наше отделение положили нескольких юношей, освобожденных от службы в армии по психиатрическим статьям. По распоряжению главного врача их разместили в наблюдательную палату под строгий надзор в плане побега, а для этого сняли с них верхнюю одежду и запретили прогулки. Оказалось, что подобная «акция» была проведена по распоряжению КГБ по всей Москве. «Во избежание провокаций» молодых людей вызывали в военкоматы и под предлогом срочного уточнения диагноза направляли в ПБ. Легко можно представить, с каким ужасом родители этих юношей увидели положение своих детей, и как вертелись несчастные доктора, разговаривая с ними. А мальчишки, все поняв, восприняли это с иронией, как приключение, и тихо издевались над нами.

Да, конечно, отношение к инакомыслящим пациентам в обычных психиатрических больницах весьма отличалось от того, что происходило в психиатрических спецбольницах (свидетельство Н.Е. Горбаневской, - Независимый психиатрический журнал №3 2009г.). Но разве то, что мы делали с нашим пациентом Розитом, было принципиально другим? Еще раз подчеркиваю: во всем том, что я кратко описал, участвовали все психиатры, от рядовых врачей до профессоров, академиков, администраторов всех уровней. И воспринимали это все как норму. Все были частью системы подавления, винтами и гайками ее. От увязшего коготка до гибели всей птички большая дистанция, но в том-то и дело, что система не начинает работать с понедельника. Она постепенно, континуально меняет мировоззрение, и винтики готовы сами все крепче завинчиваться. И вот появляются уже и жертвы – погибающий в московской тюрьме по вине (в том числе) врачей С. Магницкий. Я думаю, что, врачи, по приказу погубившие узника, отказав ему в медицинской помощи, в обычной жизни, как сказал доктор Кранах, такие же, как мы все. Не поднимись волна протеста, никто бы об этом и не узнал, наверняка один из многих рядовых случаев. Об уничтожении психически больных в фашистской Германии, о Холокосте тоже ведь долго никто не знал.

Недавно у меня на приеме был пациент, профессор-экономист средних лет. Разговорились о тех временах. «Вам не стыдно?», - спросил он меня. «Конечно, стыдно», - ответил я. А про себя подумал: «А Вы тогда учили своих студентов по совести или так, как велела система?».