О психоаналитическом понимании этиологии, патогенеза и клинической картины зависимости от азартных игр (З.Фрейд, О.Фенихель)

Д.А.Автономов

Д.А.Автономов – Клинический психолог Наркологического диспансера №12 г. Москвы; Московская секция Кляйнианского психоанализа

Ключевые слова: азартные игры, игрок, этиология, патологическая склонность, психоаналитический подход, З. Фрейд, регрессия.

Сами по себе азартные игры в тех или иных формах – являются распространенными, социально приемлемыми и легальными занятиями в большинстве культур и стран мира.

Азартная игра предполагает наличие ставки или пари, как правило на деньги, на то, что произойдет событие, результат которого непредсказуем и зависит от случая. В результате азартной игры происходит перераспределение материальных благ, при выигрыше игроку возвращается его ставка к которой добавляется соответствующий выигрыш. В игре одна сторона выигрывает и завладевает тем, что было поставлено на кон, а другая проигрывает и теряет то, что имела.

Любая азартная игра построена на принципе неопределенности. Её результат невозможно спрогнозировать заранее. Случайность никогда не предугадаешь, независимо от количества опытов – желаемый результат непредсказуем, иногда он есть, а иногда его нет. Отсутствует, какая бы то ни было «система». Какие-либо особые личностные качества, мастерство или предыдущий игровой опыт не имеет большого значения.

Внутренней психологической сущностью азартной игры, согласно нашему пониманию, является постепенно нарастающее психическое напряжение (и следующая за ней разрядка) от осознания риска потери имеющейся ценности в сочетании с надеждой выиграть нечто более ценное при неопределенном исходе развития событий.

Для абсолютного большинства людей участие в тех или иных видах азартных игр является развлечением без вредных последствий. Игра представляет собой деятельность, которой занимаются ради нее самой, ради удовольствия, которое она приносит, без учета серьезных целей и задач. И в этом смысле игра является противоположностью работы или выполнению других социально необходимых и важных действий. Но у некоторых людей степень их включенности в игру неумолимо прогрессирует и постепенно нарушает их межличностное, социальное и профессиональное функционирование.

Среди принимающих участие в азартных играх, выделяются некоторые индивидуумы, чья вовлеченность в игру постепенно, и часто незаметно для них самих, приобретает характер одержимости. Она перестает быть «свободной деятельностью», осуществляемой произвольно в «свободное время». Игра для них становится тем, без чего они не могут обойтись. Такие люди оказываются не в состоянии прервать или отложить игру, напротив ими откладывается работа, неотложные дела, данные ранее обещания и принятые обязательства. Иногда, игра воспринимается ими как чисто физическая потребность, вытесняя голод, усталость и секс. Таким игрокам, начинает казаться, что игра и есть «настоящая», «подлинная» жизнь. А обычная, повседневная жизнь начинает восприниматься как серая, скучная и неудовлетворяющая. Такие пациенты, ставят свое участие в игровой активности превыше любых своих увлечений и занятий. Игра постепенно занимает все больше и больше времени, а социальная активность сводится к лихорадочному добыванию денег, чтобы продолжить участвовать в играх.

Такие люди, страдают от патологического гемблинга (от английского слова gamble – рискованное предприятие, азартная игра), в отличие от гемблинга социального, при котором контроль сохранен, или говоря медицинским языком – от патологического влечения к азартным играм.

По мнению Бухановского А.О. с соавторами, (2002) значимость и серьезность проблемы зависимости от азартных игр подтверждается следующими фактами:

• поражение лиц молодого возраста;

• быстрая десоциализация этих людей, влекущая значительный прямой и косвенный экономический ущерб для каждого из них, их семей и общества в целом;
• высокая общественная опасность этого расстройства – криминализация и виктимизация больных;
• наличие большого отряда коморбидных расстройств и коморбидных лиц;
• отсутствие единого понимания природы, психопатологии, клинической динамики, подходов к терапии и профилактике данного расстройства.

Существуют различные этиологические модели патологического влечения к азартным играм. Так как исторически больше описана и исследована зависимость от различных химических веществ, то закономерна попытка соотнести неизвестное к тому, что мы уже знаем, распространяя знания, полученные в результате изучения проблем химической зависимости на зависимость нехимическую.

Экзогенный характер наркологических расстройств наталкивает на мысль о том, что болезнь зависимости связана с непосредственным контактом индивидуума – с тем, от чего в свою очередь зависимость и формируется. Причиной кокаинизма в этой парадигме считается кокаин, причиной морфинизма – морфий, алкоголизма – алкоголь и т.д. А клиническая картина зависимости проявляется психическими проявлениями токсического воздействия вредоносных химических агентов на мозг пациента и изменениями гомеостаза, что и обусловливает необходимость их дальнейшего приема на биологическом уровне.

По сути, на этиологию наркологических заболеваний смотрят через призму заболеваний инфекционных. Распространение наркологических заболеваний уподобляют эпидемии. Казино и игровые клубы в этой парадигме представляются как эпидемический очаг, где собственно и происходит заражение. Для развития эпидемии необходим реальный контакт индивида с теми, кто является переносчиком или распространителем заразы – действующим активным игроком или сотрудником игрового заведения. В результате получается, что причиной игромании является факт (повторяющиеся факты) участия индивидуума в акте азартной игре, также как причиной гриппа является соответствующий вирус.

Сюда же относится концепция «аддиктивной уязвимости», которая понимается как совокупность врожденных и/или приобретенных (наследственных, биологических, психологических, характерологических и психопатологических и т.д.) факторов способствующих низкой сопротивляемости и легкости формирования той или иной формы зависимого поведения у пациента. То есть, концепция «аддиктивной уязвимости» фактически является своеобразной психологизированой концепцией иммунитета. Практической ценностью уподобления аддиктивных заболеваний эпидемиям инфекционных болезней являются вытекающие из этой аналогии обоснования для проведения различных профилактических и «карантинных» мероприятий, таких, как например: возрастной ценз, отграничение доступности игровых заведений, создание специализированных игровых зон и т.д.

Неадекватность дальнейшего проведения подобных параллелей с инфекционными заболеваниями заключается хотя бы в том, что вряд ли кто-то сознательно стремиться подвергнуться заражению. И в том продолжение контакта с «вредоносным агентом» имеет столь огромное личное значение для индивидуума.

Тем более парадигма инфекционной болезни не объясняет, почему после успешного лечения заболевания (или карантинных мероприятий в разных их видах, внешних и внутренних, имеется в виду то, что описывается в МКБ-10 под шифром /F1x.22/ – «Воздержание в условиях исключающих употребление»), с большой вероятностью наступает рецидив заболевания. Этот рецидив организует сам «вылечившийся» пациент, зачастую для этого активно преодолев всевозможные препятствия и затруднения. А в случае зависимости от азартных игр вообще отсутствует экзогенный химический агент, принимаемый индивидуумом внутрь, на который можно было бы «списать» токсическое повреждение мозга, явления абстиненции и синдром последствий хронической интоксикации.

Взгляд на игроманию (психическое заболевание) через парадигму инфекционной болезни, по нашему мнению, приводит к ограниченному и, по сути, неверному пониманию этиологии и патогенеза, игнорирующему ведущую роль личностных факторов, путающему и смешивающему причину и следствие. Подобный подход не дает ответ на такие актуальные проблемы аддикций, как их рецидивирующий характер и высокая вероятность смены (замены) одной формы зависимого поведения на другое.

Психоаналитический подход пытается осветить психологические аспекты формирования зависимости и ответить на вопрос об этиологии и патогенезе данного расстройства. Шандор Радо в статье «Психоанализ фармакотимии (наркотической аддикции)» (1933) писал: «…Психоаналитическое изучение проблемы аддикции … начинается с признания факта, что не токсическое вещество, а побуждение использовать его делает наркомана наркоманом… Аддикции понимаются, как психически детерминированные, искусственно вызванные заболевания; они могут существовать, потому что существуют наркотики; и возникают они по психическим причинам».

Ш.Радо пришел к выводу что, несмотря на разнообразие наркотических пристрастий, все они представляют собой варианты одной единственной болезни. Упрощенно клиническая картина болезни зависимости была описана Ш. Радо в работе «Психические эффекты интоксикантов: попытка развить психоаналитическую теорию патологических пристрастий» (1926) очень простой формулой:

«Страстное желание опьянеть – само опьянение – его последствия»

В понятие «страстное желание опьянеть» Ш.Радо вкладывает желание индивидуума, во-первых, снять психический дистресс, овладеть психической болью и облегчить напряжение, обезвредив и нейтрализовав стимулы, поступающие изнутри – в этом заключен «болеутоляющий» и успокаивающий эффект, выполняющий защитную функцию.

Во-вторых, это понятие включает в себя желание успешно адаптироваться к реальности, быть непротиворечивым своей совести и соответствовать идеалу Я – «стимулирующий» эффект, то есть выполнение компенсирующей функции.

В-третьих, в понятие «страстное желание опьянеть» по Ш. Радо включает в себя также желание непосредственно получить опьяняющий эффект – «фарматоксический оргазм» удовольствие, моделью которого является оргазм сексуальный.

«Само опьянение» – оргастическое переживание удовольствия, эйфории, которое вступает в соперничество с естественными формами сексуального удовлетворения и имеющее для переживающего его индивидуума преимущества в сравнении с удовольствием эротическим.

«Последствия опьянения» – «невротическая», обратная сторона блаженного опьянения. Согласно Ш. Радо эффект удовольствия достигается не бесплатно, пациент платит серьезным страданием и ущербом причиненным самому себе. Последствия включают в себя внешние проблемы и проблемы внутренние такие как, например, чувство вины, потребность в наказании, возвращение тревоги и мучительного возбуждения. Вследствие обесценивания всех других способов получения удовольствия индивидуум отворачивается от реальных объектов любви, заменив их «фарматоксическим оргазмом» в качестве средства удовлетворения и оказывается в одиночестве.

О финале болезненного процесса Ш. Радо пишет так: «Неумолимый процесс психического опустошения охватывает и разрушает все, что было создано на протяжении психогенеза индивида – психическое состояние, сравнимое лишь с определенными особенностями заключительной стадии шизофрении».

Мы приводим схему Ш. Радо, так как считаем, что описанная им последовательность также характерна для патологических азартных игроков. В случае с нашими пациентами она выглядит так:

Активизация патологического влечения (тяги) к игре – акт игры – совокупность последствий игры

Активизация патологического влечения (тяги) к игре у патологических азартных игроков вначале часто проявляется незаметно для них самих. Игроки склонны к рационализации своих побуждений и обычно «обставляют» уже появившееся у них влечение к игре размышлениями о необходимости «отдохнуть» или выиграть деньги.

В последнем случае цель игры выражена в конкретной сумме запланированного выигрыша. Обычно, игрок фантазирует о том, как он этой суммой распорядится, насколько частей разобьет и на что ее потратит в первую очередь. Разумеется, практически всегда некая часть этой еще не выигранной (то есть фактически отсутствующей) суммы уже «отложена» на новую игру. Итак, заблаговременно и еще не приступая к игре, наши пациенты зачастую уже все для себя решили. Где, когда, во что и сколько времени они будут играть. Сколько (и на что) будут ставить. Сколько выиграют, когда им следует остановиться и на какой конкретно сумме они прервут игру, возьмут деньги и поедут домой. Плюс, ими обычно продуман и дополнительный, запасной вариант. Но венцом этих размышлений является то, что пациенты, даже еще не сыграв, уже планируют, куда они пойдут играть в другой раз!

Некоторые игроки говорили нам, что после подобной мыслительной рекогносцировки они испытывали чувство покоя и облегчения. Сам акт фантазирования утешал и дарил надежду. Приняв решение играть, они ощущали неумолимость, окончательность и неизбежность своего решения. Его уже нельзя отменить или перенести – все уже решено. Разумеется, ни о какой компульсивности речь не идет. Решение играть для патологического азартного игрока наполнено глубочайшим смыслом и является выражением всей его личности.

Активизация патологического влечения (тяги) к игре у патологических азартных игроков проявляется, обычно, как реакция на какой-либо внешний стимул, ассоциативно связанный с игрой. Например, такой как ситуация получения денег, сбывшаяся «счастливая» примета, поездка по дороге мимо «любимых» игровых заведений и т.д.

Так же активизация влечения к игре происходит как реакция на определенное внутреннее состояние, например, такое как скука, депрессия, досада или злость. Напротив, резкое усиление положительных эмоций у некоторых индивидуумов, вызывает желание их усилить, потенцировать или продлить, что и приводит к появлению тяги играть.

Обычно, речь идет не об одном изолированном стимуле, а об их совокупности, причем для каждого игрока есть свое типичное сочетание внешних и внутренних стимулов, делающих активизацию тяги и последующую за ней игру в сознании пациента «неизбежной». Даже, если какое-то время назад, игрок окончательно и бесповоротно решил для себя прекратить играть и воздерживаться от посещений игровых заведений до конца своей жизни.

Акт игры представляет собой высшую точку для игрока. Игра – это динамическое колебание между мобилизацией и разрядкой, сосредоточением и расслаблением. Играя, игрок как бы качается на «эмоциональных качелях», взлеты и падения дают возможность на контрасте в короткий временной промежуток пережить огромное количество эмоций. Эти контрастные эмоции связаны с напряжением от риска потери имеющейся ценности в сочетании со страстной надеждой и желанием выиграть нечто более ценное и испытать свое везение, судьбу, пощекотать свои нервы. Добиться победы, путем нанесения поражения своему противнику.

Совокупность последствий игры – сумма всех последствий игры. Их условно также можно определить как внешние и внутренние. Внешние: социальные, межличностные и профессиональные и внутренние: соматические, эмоциональные и психологические последствия. Эмоциональная окраска последствий игры зависит от того, насколько воображаемый и ожидаемый результат игры, соответствовал ее реальным результатам. Если целью игры являлся отдых, времяпровождение, развлечение и демонстрация другим своего достоинства, благородства, щедрости, и умения проигрывать деньги, которые «Ничего для меня не значат» – то это одна история. Если цель игры – выигрыш, то совсем другая. То, как игроки распоряжаются своим выигрышем, также является одним из последствий игры.

Зигмунд Фрейд (1927), обратил внимание на последовательно сменяющие друг друга фазы, характерные для патологического азартного игрока:

Игра – «покаяние» – очередной игровой срыв

Чувство вины после игры, дача себе зароков больше не играть, опустошение, попытки приуменьшить и скрыть от близких и окружающих факты (время, суммы, степень интенсивности и значимости игры и последующие за игрой действия и т.д.) – являются признаками, указывающими на наличие у индивидуума игровой зависимости. Когда скрывать факты уже не представляется возможным и игрок в буквальном смысле этого слова «пойман за руку» начинается вторая часть этой драмы – а именно, показное «раскаяние» сопровождаемое для пущей убедительности слезами, обещаниями, клятвами и угрозами наложить на себя руки и т.д.

«Покаяние» – это технический прием («перезагрузка совести»), подготавливающий почву для очередного игрового срыва. Подобное «покаяние» не имеет никакого отношения к истинному, первоначальному значению этого слова ( греч.), означающего «изменение мышления» и радикальную перемену образа жизни. Никакого реального изменения мышления не происходит, никаких выводов не делается. Из совершенных поступков не извлекается опыт, образ жизни остается тем же. У патологического игрока происходит оргия самобичевания, самоунижения и жалости к себе. После которой, наступает своеобразный «катарсис», освобождение и патологический азартный игрок успокаивается и в очередной раз говорит себе: «Теперь все, больше я играть не буду! Я завязываю! Это был просто кошмарный сон, и он больше не повториться. Я начинаю жить заново и т.д.».

Зачастую, после проигрыша игрок, выйдя из игорного заведения, отключает свой мобильный телефон и на протяжении нескольких часов блуждает по городу пешком или бессмысленно кружит на машине. Не решается показаться на глаза своим близким (понимая, что они волнуются за него), он скрывается на работе. Если же игра происходила на рабочие деньги (и соответственно все деньги проиграны), то, боясь разговора с руководством или коллегами, игрок зачастую прячется дома, у приятелей или на даче.

Игрок проклинает азартные игры, того, кто его с ними познакомил, сами казино, их владельцев и т.д. Но лишь для того, чтобы через короткое время, когда чувства ненависти, страха и презрения утихнут, снова взять деньги (зачастую чужие) и спокойно пойти играть, как ни в чем не бывало. Шарль Бодлер в «Цветах зла» – «Предисловие» очень удачно и точно описал такое умонастроение и последующее поведение:

Зигмунд Фрейд в своей работе «Достоевский и отцеубийство» (1927), на основании анализа литературного наследия и автобиографических заметок, выводит психодинамические гипотезы, объясняющие причины азартной страсти.

З. Фрейд показал связь между отцеубийством в романе «Братья Карамазовы» и трагической судьбой его реального отца. Он видел в Ф. М. Достоевском человека, перенесшего тяжелую инфантильную психическую травму, которая нашла свое выражение в таких невротических симптомах, как эпилептические приступы и патологическая азартная игра в рулетку.

Эдипальный конфликт проходит между желанием устранить отца, как соперника в борьбе за безраздельное обладание матерью, и любовью к отцу, который вызывает восхищение.

Отец – это тот, кто накладывает вето на желания; тот, кто говорит «Нет». Перед лицом страха быть наказанным и потерять мужественность, одним из способов разрешения этого конфликта может стать тенденция – поставить себя на место матери, чтобы стать любимым отцом. Но это порождает еще один конфликт – опасность, переживаемая как внешняя угроза, исходящая от отца, становится как бы исходящей от своего «Я». Ребенок из-за страха перед наказанием отказывается от своих желаний, а отождествление с отцом приводит к организации внутренней инстанции, которая противостоит «Я», а именно Супер-Эго. Эта структура является наследием и внутренним представителем отцовской фигуры. Супер-Эго перенимает те качества, которыми обладал отец и становиться садистическим, суровым и запрещающим по отношению к «Я».

З. Фрейд пишет: «В нашем «Я» возникает довольно большая потребность в наказании, и «Я» частично отдает себя в распоряжение судьбы, а частично находит удовлетворение в жестоком обращении «Сверх-Я» с ним…. Да и судьба целиком  – это лишь дальнейшая проекция отца».

Обремененность чувством вины и потребность в наказании у невротиков, по мнению З. Фрейда, находит себе конкретное, физическое воплощение и замену в их долгах.

«Достоевский мог отговариваться тем, что он при выигрыше получил бы возможность вернуться в Россию, избежав заключения в тюрьму кредиторами. Но это был только предлог, Достоевский был достаточно проницателен, чтобы это понять, и достаточно честен, чтобы в этом признаться. Он знал, что главным была игра сама по себе…»

У Ф.М. Достоевского была игровая страсть, безудержная игра ради игры, он не мог успокоиться и остановиться пока не проигрывал все.

Игра стала для Ф.М. Достоевского средством самонаказания. После проигрыша он раскаивался, унижал себя в присутствии своей жены и вновь шел играть. «Он мог перед нею поносить и унижать себя, просить ее презирать его, раскаиваться в том, что она вышла замуж за него, старого грешника, – и после всей этой разгрузки совести на следующий день игра начиналась снова. И молодая жена привыкла к этому циклу, так как заметила, что-то, от чего в действительности только и можно было ожидать спасения, – писательство, – никогда не продвигалось вперед лучше, чем после потери всего и закладывания последнего имущества… Когда его чувство вины удовлетворялось карой, к которой он приговаривал себя сам, тут же преодолевались трудности в работе, и он мог позволить себе сделать несколько новых шагов на пути к успеху».

 

В другой своей работе «Печаль и меланхолия» (1917) З. Фрейд писал: «Самоистязание меланхолика, которое наверняка приносит ему наслаждение, совершенно так же, как подобное происходит при неврозах навязчивости, дает ему удовлетворение садистических тенденций и реализацию ненависти. В обоих случаях пациентам удается через самоистязание, своеобразным обходным путем мстить первоначальным объектам и мучить любимых людей путем заболевания – они заболевают, чтобы не показать свою враждебность к этим близким людям непосредственно».

З. Фрейд описывал поведение и скрытые мотивы Ф.М. Достоевского так: «Несчетное количество раз давал он молодой жене слово или честное слово больше не играть или не играть в этот день, и он нарушал это слово, как она рассказывает, почти всегда. Если своими проигрышами он в очередной раз доводил семью до нищенского положения, то это позволяло ему испытать еще одно патологическое удовлетворение».

В этой же работе З. Фрейд обращает свое внимание на небольшой рассказ Стефана Цвейга «Двадцать четыре часа из жизни женщины». В нем, рано овдовевшая женщина, мать двух сыновей, оказывается в одном казино, где ее внимание привлекают руки одного юноши игрока, который проигрывает все и уходит из игорного дома с намерением покончить жизнь самоубийством. Она следует за ним, соблазняет его, дает ему деньги, берет с него слово не играть и уехать из города. На следующий день они расстаются. Затем, вернувшись в казино, она обнаруживает там этого молодого человека, как ни в чём не бывало продолжающего играть. Она с возмущением напоминает ему о данной ей клятве. Он же в ответ с ненавистью швыряет ей деньги, выговаривая за то, что она сорвала ему игру. Расстроенная она уезжает из города, впоследствии узнав, что юноша все же покончил собой.

З. Фрейд обращает внимание на то, что молодой человек «губит себя собственными руками» и дает следующую интерпретацию: «Грех» онанизма замещается пороком страсти к игре… Непреодолимость этого соблазна, искренние и никогда не сдерживаемые клятвы никогда больше не делать этого, дурманящие голову наслаждение и мучащая нас совесть, которая нашептывает, что мы будто бы губим себя сами (самоубийство), – все это при замене онанизма игрой остается неизменным».

Итак, З. Фрейд на примере Ф.М. Достоевского показал что:

1. Азартная игра становится мазохистической практикой, средством самонаказания.

2. Бессознательное бремя вины за ненависть по отношению к отцу материализуется в виде финансового бремени долга.

3. Патологическая азартная игра – это проявление садизма по отношению к близким (молодой жене писателя), выражение бессознательной ненависти и способ получения извращенного удовольствия от созерцания чужих страданий.

4. Патологическая азартная игра является проявлением запрета на успех и как ни парадоксально условием для его достижения.

5. Патологическая азартная игра – это взрослая замена пубертатной мастурбации, отказ от зрелых сексуальных отношений под приматом генитальности и стремление к получению аутоэротического удовлетворения явно регрессивным способом.

З. Фрейд завершает свою работу следующими словами: «…Игорная страсть и безрезультатные стремления освободиться от нее и связанные с нею поводы к самонаказанию являются повторением потребности в онанизме, нас не удивит, что она завоевала в жизни Достоевского столь большое место. Нам не встречалось ни одного случая тяжкого невроза, где бы автоэротическое удовлетворение раннего периода и периода созревания не играло бы определенной роли, и связь между попытками его подавить и страхом перед отцом слишком известна, чтобы заслужить что-нибудь большее, чем упоминание».

Отто Фенихель, в своем фундаментальном труде «Психоаналитическая теория неврозов», (1945) был согласен с пониманием З. Фрейда об этиологии и патогенезе игровой зависимости. Он описывал страсть к азартным играм, как разновидность импульсивного невроза. Патологическое импульсивное влечение отличатся от обычных, нормальных импульсивных влечений особым ощущением непреодолимости и невозможности отложить его.

В отличие от других неспецифических проявлений импульсивности в виде аддикции к наркотикам или алкоголю О. Фенихель полагал, что страсть к азартным играм, является специфическим смещенным конфликтом вокруг мастурбации. «Возбуждение от игры соответствует сексуальному возбуждению: победа – оргазму, проигрыш – наказанию кастрацией».

О. Фенихель писал: «Занятия мастурбацией тоже представляют собой своеобразную игру, и в этом ее сходство с азартными играми. Психологическая функция игры состоит в избавлении от крайнего напряжения посредством его повторения или предвосхищения в произвольно избранных степени и времени. В детстве и подростковом возрасте мастурбация – в известном смысле, игра сексуальным возбуждением, знакомство эго с этим возбуждением и обучение его контролировать».

В нашей повседневной клинической практике мы неоднократно сталкивались с разными неоднозначными, обычно тщательно скрываемыми игроками от других людей аспектами их сексуальности, тесно переплетенными и взаимосвязанными со страстью к игре.

Клиническая виньетка. Госпожа А., частный предприниматель, 40 лет пристрастилась к игре в рулетку. Во время «игрового запоя», длившегося больше недели, напоминающего по ее описанию маниакальный эпизод, она фактически спала не более 2-х часов в сутки (причем преимущественно во время поездок на такси), почти ничего не ела, пила кофе литрами и выкуривала по 2-3 пачки сигарет в сутки. Она, курсируя из одного казино в другое, играла по сумасшедшим ставкам, сначала на свои личные деньги, а ближе к финалу на деньги фирмы. Госпожа А. своим поведением вводила в недоумение сотрудников игорных заведений, которые, отработав свою смену, отдохнув дома в свои выходные и вернувшись на работу, находили ее, продолжающую сидеть за игровым столом играющую, как ни в чем ни бывало.

После окончания запойного игрового эпизода, стоившего ей развала ее бизнеса и окончательного краха ее семейной жизни, Госпожа А. «закодировалась» от игры в казино у одного частного врача. После подобной «кодировки» Госпожа А. сказала себе, что игра в казино больше не для нее. Госпожа А. решила, что теперь она будет играть в игровые аппаратах, размер ставок в которых существенно меньше. Перепробовав массу разнообразных игровых автоматов, она остановила свой выбор на слот-машинах, чей визуальный ряд на крутящихся барабанах представлял собой изображения мультипликационных героев и символов, весьма инфантильных по содержанию. Игра на таких аппаратах, помимо вращения перед глазами чрезвычайно примитивных мультяшных образов, сопровождалась соответствующей «детской» музыкой.

По словам Госпожи А., игра в такие аппараты доставляла ей ни с чем несравнимое удовольствие. Играя, она возбуждалась сексуально, у нее возникала сухость во рту, эрекция сосков и увлажнение влагалища. После игры, она хорошо себя чувствовала, у нее улучшалось настроение, тревоги и заботы уходили на задний план.

Клиническая виньетка. Господин В., инженер по образованию, 25 лет. Игрок в игровые автоматы. Постепенно, во время игры у него сложился определенный характерный паттерн. Играя, Господин В. постепенно увеличивал ставки до максимально возможных на данном типе аппарата. В процессе игры его возбуждение нарастало в геометрической прогрессии по мере увеличения размера ставки. Если во время решающей «бонусной» игры, он выигрывал, то его захватывало возбуждение такой силы, что он с трудом мог себя контролировать. Свои переживания он описывал как взрыв возбуждения, триумф всемогущества, ощущение головокружительного полета, успеха и удачи. Выиграв, он просил сотрудников игрового заведения выдать причитающиеся ему деньги. После этого, а иногда и не дожидаясь, Господин В. бежал в туалет, где начинал отчаянно мастурбировать. Его победа в игре буквально соответствовала оргазму.

Клиническая виньетка. Господин С., экономист по образованию, 38 лет, общий стаж игры более 12 лет. После эпизода воздержания от участия в азартных играх он, не планируя играть, зашел в казино с целью встретиться с деловым партнером. Его партнер по бизнесу в этот момент играл в автоматы и господин С. начал наблюдать за его игрой. В процессе наблюдения за игрой, в которой он «болел» за партнера, у него возникла тяга сыграть, и вскоре он сам сел за игру. За этим поступком последовали нескольких часов напряженной игры, во время которой он то выигрывал, то проигрывал, переживая то падения, то взлеты. В конце концов, когда господин С. все-таки выиграл крупную сумму денег – сорвал «Джек Пот» – у него произошла непроизвольная эякуляция.

Клиническая виньетка. Госпожа D., молодая привлекательная женщина, 26 лет, бухгалтер по образованию. Общий стаж игры в игровые автоматы более пяти лет. Игра дорого обошлась Госпоже D. – из-за долгов ее семье пришлось продать дачу, а с нее взять клятву, что она больше играть не будет. Но, несмотря на это, через некоторое время, Госпожа D. постепенно вернулась к игре. В последний год – полтора, она втайне от своей семьи играла практически каждый день по одному – двум часам. Если игра была невозможна по каким-то причинам, например из-за отсутствия денег или невозможности выделить время, то она очень расстраивалась и начинала фантазировать на тему игры. Фактически, Госпожа D. начинала грезить наяву, вспоминать прошлые игры, планировать будущие, «переигрывать» неудачные игры и т.д. В этот момент она возбуждалась, у нее на ее лице окружающие могли заметить блаженную улыбку и выражение удовольствия и предвкушения. При этом сексуальная жизнь со своим мужем мало интересовала Госпожу D. Она не отказывала ему в сексе, так как зависела от него в эмоциональном и материальном плане и иногда, во время секса с ним, представляла себе сцены азартных игр.

Также, придя домой после удачной игры, Госпожа D. могла порадовать своего мужа приглашением к занятию сексом, который одновременно был и искуплением ее вины за игру и реализацией радостного возбуждения полученного ей в игровом зале.

Госпожа D., будучи молодой привлекательной женщиной, всячески избегала, каких бы-то ни было знакомств и контактов в игровых заведениях. На попытки мужчин познакомиться с нею она отвечала грубым и резким отказом. Более того, Госпожа D. переставала ходить в это заведение на какое-то время. Ведь подобные знакомства, мысли о мужчинах, о возможных вариантах продолжения беседы, по мнению Госпожи D., могли отвлекать ее от того, ради чего она туда пришла, а именно от игры в азартные игры.

Клиническая виньетка. Господин E., управляющий, 39 лет, на протяжении последних пяти лет играл исключительно в рулетку в крупных и престижных московских казино. Если играя, господин E. выигрывал, то тут же возбуждался сексуально и выигранные деньги тратил на разгул с проститутками. Господин E. в этот момент хотел получить все по «высшему разряду» и не останавливался ни перед чем, потакая всем своим порокам и слабостям. Он брал такси и вез жриц любви в гостиницу или сауну, алкоголизировался, зачастую отмечая, что обычные дозы алкоголя его «не берут». Часто вместе со своим другом-игроком после игры в рулетку господин E. ударялся в кутеж, который иногда продолжался сутками, во время которого он отчаянно пытался наконец-то разрядить сексуальное возбуждение и получить нарциссическое удовлетворение от своей потенции. В этот момент господин Е. был готов следовать любому своему побуждению или минутному порыву. Его совесть в этот момент позволяла ему абсолютно все. Не было никаких границ и ограничений, любая его прихоть должна была тут же удовлетворяться. Он забывал о своих планах, обещаниях, обязательствах перед другими людьми и своей семьей, которых часто, даже не соизволял предупредить о своем исчезновении. После завершения подобного эпизода господин Е. чувствовал разочарование, опустошение, досаду и свою вину, но что не мало важно, не принимал каких-либо шагов, чтобы положить конец подобной практике.

Психоаналитическое понимание этиологии патологической склонности к азартным играм на первоначальном этапе сводилось к представлению о том, что игра являет собой невротический симптом, посредством которого индивидуум аутоэротически удовлетворяет свои сексуальные импульсы. Конфликт вокруг игры рассматривался через призму регрессии, как «новое издание» детской и подростковой мастурбации у взрослого индивидуума, в котором акт игры выступает как суррогатное сексуальное возбуждение. Выигрыш являлся эквивалентом оргазма (оргазмо-подобным феноменом), а проигрыш соответствует наказанию кастрацией.

В становлении патологической азартной игры, в ранних работах психоаналитиков, подчеркивалась роль Эдипова конфликта и амбивалентного отношения к отцу. Делая нарастающие ставки, игрок отчаянно сражается с анонимной Судьбой, которая является замаскированной отцовской фигурой, то есть стремиться превзойти и победить отца. Бросая вызов Судьбе, игрок как бы принуждает ее делать выбор: за или против него, при этом считая, что у него есть право иметь «особое» ее покровительство.

Подчеркивалась роль вины и последующего за игрой раскаяния, а также бессознательной потребности в наказании, легко реализуемой через проигрыш, который патологического игрока не только не останавливает от продолжения участия в азартных играх, но напротив еще больше мотивирует продолжать играть.

Первоначальная линия психоаналитического понимания этиологии патологической страсти к игре, которую условно можно назвать «Линией З. Фрейда», рассматривалась через призму регрессии и удовлетворения влечений (т.е. на получении удовольствия). Регрессия – это возвращение к более раннему состоянию, образу действия и способу функционировать психически. Регрессия у патологических азартных игроков, по нашему мнению, происходит, по крайней мере, на четырех уровнях:

• Регрессия к более раннему аутоэротическому (мастурбационному) способу получения сексуальной разрядки и удовлетворения.
• Регрессия к более раннему архаическому способу психического функционирования (фантазии всемогущества, всемогущего контроля и магическое мышление).
• Регрессия к ранним объектам любви и восприятию себя как объекта желания Другого («Любимец Фортуны», «Баловень Судьбы», «Везунчик» и.т.д.).
• Регрессия к более ранней основной онтогенетической деятельности (имеется в виду последовательность: игра – учеба – работа).

Итак, первоначально психоаналитическая концепция патологической склонности к азартным играм подчеркивала роль регрессии и концентрировалась вокруг достижения удовольствия и/или фрустрации такого. Но она не отвечала на другие важные вопросы, такие как: роль аффектов и Эго, тревоги, депрессии, поддержания самоуважения, неспособности индивидуума выносить реальность и очевидную деструктивность азартной игры для субъекта.

«Либидинозно-ориентированная» концепция аддикции переоценивала аспекты получения удовольствия пассивно-рецептивным образом, но кажется, игнорировала факт того, что патологический азартный игрок использует акт игры и всемогущие фантазии на игровую тему не только для получения удовольствия, но и для защиты от тревожащих его аспектов взрослой генитальной сексуальности, необходимости откладывать удовольствие, мириться с неудовольствием и принимать ограничения, налагаемые реальностью. Все это многообразие значений и смыслов можно свести к пониманию патологической игры как инструмента не только непосредственно доставляющего удовольствие, но и играющего защитную роль.

(Окончание следует).

Продолжение в следуещем номере