Независимость эксперта с позиций Европейского Суда по правам человека
Ю.Н. Аргунова
Независимость эксперта как принцип государственной судебно-экспертной деятельности (далее – ГСЭД) раскрывается в ст.7 Федерального закона от 31 мая 2001 г. № 73-ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации» (далее - Закон № 73-ФЗ) [ Статья 7. Независимость экспертаПри производстве судебной экспертизы эксперт независим, он не может находиться в какой-либо зависимости от органа или лица, назначивших судебную экспертизу, сторон и других лиц, заинтересованных в исходе дела. Эксперт дает заключение, основываясь на результатах проведенных исследований в соответствии со своими специальными знаниями.Не допускается воздействие на эксперта со стороны судов, судей, органов дознания, лиц, производящих дознание, следователей и прокуроров, а также иных государственных органов, организаций, объединений и отдельных лиц в целях получения заключения в пользу кого-либо из участников процесса или в интересах других лиц.Лица, виновные в оказании воздействия на эксперта, подлежат ответственности в соответствии с законодательством Российской Федерации. ]. Он выступает в качестве руководящего, исходного положения, наиболее существенной стороны такой деятельности, характеризует средства и способы выполнения ее задач, определяет правовое положение эксперта, включая возможность его отвода, профессиональную и процессуальную самостоятельность эксперта.
В соответствии с данным принципом эксперт дает заключение от своего имени, основываясь на результатах проведенного исследования и используя свои специальные знания. Эксперт независим в выборе методов экспертного исследования, необходимых, с его точки зрения, для ответа на поставленные перед ним вопросы. Оказание воздействия на эксперта влечет уголовную ответственность.
Самостоятельность и независимость эксперта обеспечиваются также нормами, устанавливающими личную ответственность эксперта за данное им заключение. Законодатель предусматривает возможность привлечения эксперта к административной и уголовной ответственности за дачу им заведомо ложного заключения или показания.
Под независимостью эксперта ст.7 Закона № 73-ФЗ понимает не только недопущение воздействия [ Оказание воздействия на эксперта относится к преступлениям против правосудия. К их числу относятся:- посягательство на жизнь эксперта либо его близких в связи с производством предварительного расследования, рассмотрением дел в суде, совершенное в целях воспрепятствования законной деятельности эксперта либо мести за такую деятельность (ст.295 УК РФ);- угроза убийством, причинением вреда здоровью, уничтожением или повреждением имущества в отношении эксперта либо его близких в связи с производством предварительного расследования, рассмотрением дел в суде (ст.296 УК РФ);- принуждение эксперта к даче заключения или показаний путем угроз, шантажа или иных незаконных действий со стороны следователя или дознавателя, а равно другого лица с ведома или молчаливого согласия следователя или дознавателя (ст.302 УК РФ);- подкуп эксперта в целях дачи им ложного заключения или ложных показаний (ч.1 ст.309 УК РФ);- принуждение эксперта к даче ложного заключения или к уклонению от дачи показаний, соединенное с шантажом, угрозой убийством, причинением вреда здоровью, уничтожением или повреждением имущества его или его близких (ч.2 ст.309 УК РФ). ] на эксперта со стороны перечисленных в ч.2 ст.7 закона лиц, органов и организаций, но и невозможность нахождения эксперта в какой-либо от них зависимости (ч.1 ст.7).
Закон тем самым создает предпосылки для возможности дачи экспертами объективных, непредвзятых, независимых заключений, которые могут рассматриваться в качестве доказательств по делу, без оказания давления со стороны. Однако на самостоятельность суждений эксперта, на независимость судебной экспертизы в целом влияют многие факторы, и одних лишь процессуальных требований недостаточно.
Эксперт считается независимым априори. Поэтому, когда на практике стороны пытаются организовать проведение «независимой экспертизы» или ходатайствовать о привлечении к производству экспертизы «независимого эксперта» (неофициальное наименование негосударственного эксперта), то лица, занимающие должности экспертов в государственных судебно-экспертных учреждениях (далее – ГСЭУ), стремятся напомнить о «презумпции» своей независимости, руководствуясь тезисом о том, что «эксперт всегда независим, поскольку так записано в законе». [ Несмотря на распространенное утверждение о существовании презумпции независимости эксперта, словосочетания «независимая экспертиза» и даже «независимый эксперт» легитимны в различных сферах правоотношений. Эти понятия закреплены в ряде нормативных актов, которые регулируют производство не только несудебных экспертиз (например, ведется государственный реестр независимых экспертов, аккредитованных на проведение антикоррупционной экспертизы), но и экспертиз по запросу следствия, а также органа, производящего подготовку материалов об административном правонарушении (например, независимая идентификационная экспертиза товаров и технологий). ]
Между тем, устанавливая независимость эксперта от органа или лица, назначивших судебную экспертизу, сторон и других лиц, заинтересованных в исходе дела, Закон № 73-ФЗ не учитывает нахождение эксперта в той или иной мере в зависимости от администрации ГСЭУ, где он работает. Статья 7 этого закона не включает положения о недопустимости воздействия на эксперта (в целях получения заключения в пользу кого-либо из участников процесса или в интересах других лиц) непосредственно со стороны руководителя ГСЭУ, который по получении постановления о назначении судебной экспертизы поручает ее производство эксперту данного учреждения. Норма, содержащаяся в ст.14 Закона № 73-ФЗ, о запрете руководителю ГСЭУ давать эксперту указания, предрешающие содержание выводов по конкретной судебной экспертизе, не решает этой проблемы. Устранить данный пробел может помочь внесение соответствующего дополнения в ч.2 ст.7 Закона № 73-ФЗ [ Часть 2 ст. 7 Закона № 73-ФЗ предлагаем изложить в следующей редакции:«Не допускается воздействие на эксперта со стороны судов, судей, органов дознания, лиц, производящих дознание, следователей и прокуроров, иных государственных органов, организаций, объединений и отдельных лиц, а также руководителя государственного судебно-экспертного учреждения в целях получения заключения в пользу кого-либо из участников процесса или в интересах других лиц.»(См.: Аргунова Ю.Н. Проект федерального закона «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» // Медицинская экспертиза и право. 2009, № 2. С.13) ].
Нельзя считать обеспеченной (гарантированной) независимость экспертов, которым поручается проведение судебно-медицинской или судебно-психиатрической экспертизы (далее – СПЭ) по делу, в котором оспаривается обоснованность ранее вынесенного заключения комиссии того же медицинского учреждения, в котором работают эксперты. Эта проблема особенно актуальна для тех случаев, когда эксперты вынуждены оценивать выводы своих коллег, ограничиваясь лишь анализом представленной на экспертизу медицинской документации без обследования самого лица. В субъектах Федерации одно и то же психиатрическое учреждение нередко выполняет функции и лечебного и экспертного учреждения, имея в своей структуре специализированное отделение СПЭ. В некоторых же регионах СПЭ проводится в общих психиатрических отделениях. Следует также принять во внимание тот факт, что больше половины должностей врачей судебно-психиатрических экспертов занимают совместители. Только в десяти субъектах Федерации СПЭ проводится экспертами, для которых экспертная деятельность является основной. [ Основные показатели деятельности судебно-психиатрической экспертной службы Российской Федерации в 2009 году: Аналитический обзор. – М.: ФГУ «ГНЦ ССП им .В.П. Сербского», 2010. С.8-9 ]
Указанные обстоятельства учитываются законодателем лишь при формулировании понятие «независимая экспертиза» применительно к такому виду несудебной медицинской экспертизы как военно-врачебная экспертиза. Согласно ч.7 ст.61 Федерального закона от 21 ноября 2011 г. № 323-ФЗ «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» (далее – Закон № 323-ФЗ) экспертиза признается независимой, если проводящие ее эксперт либо члены экспертной комиссии не находятся в служебной или иной зависимости от учреждения или комиссии, проводивших военно-врачебную экспертизу, а также от органов, учреждений, должностных лиц и граждан, заинтересованных в результатах независимой военно-врачебной экспертизы.
То есть подлинная независимость экспертизы, а, следовательно, и эксперта, может быть достигнута как минимум при условии, если эксперты, проводящие повторную экспертизу по тому же делу, не состоят в штате учреждения, которому было поручено производство первичной экспертизы. Таким принципом следует руководствоваться и при назначении судебной экспертизы и тем более в случаях производства СПЭ, в которых объектом исследования является правильность действий (решений) самих медицинских работников, администрации учреждения, имеющего в своей структуре специализированное отделение СПЭ.
Обсуждение вопроса о независимости эксперта всегда носило преимущественно теоретический характер, и его результаты оказывались неспособными повлиять на правоприменительную практику. Так продолжалось до тех пор, пока этот вопрос не стал предметом рассмотрения Европейского Суда по правам человека в Постановлении от 11.12.2008 г. по делу «Шулепова против России».
Обстоятельства дела.
В начале февраля 1999 г. В.А. Шулепова пожаловалась врачу К. на соседей, которые, якобы, подвергли ее электромагнитному облучению, пытались заразить ВИЧ-инфекцией, создавали шумы, протечки и подвергали ее пытке многими другими способами. Она угрожала облить их кислотой.
10 февраля 1999 г. Шулепова была освидетельствована комиссией в составе двух психиатров и трех врачей общего профиля городской медицинской ассоциации. Комиссия заключила, что Шулепова страдает параноидным расстройством личности с галлюцинаторной симптоматикой и агрессивностью, представляет опасность для себя и окружающих. В тот же день она была помещена в психиатрическую больницу.
12 февраля 1999 г. Шулепова была освидетельствована комиссией врачей-психиатров, которые поставили ей диагноз "инволюционный параноидный психоз" и заключили, что она нуждается в недобровольном лечении. В тот же день больница обратилась в суд за дачей санкции на недобровольную госпитализацию Шулеповой.
16 февраля 1999 г. суд вынес постановление о временном содержании Шулеповой в стационаре до рассмотрения заявления больницы. Судебное заседание было назначено на 18 февраля 1999 г. Однако, в этот день оно не состоялось. В протоколе указано, что Шулепова не может назначить представителя в связи с серьезным психическим расстройством.
26 марта 1999 г. Шулепова дала согласие на лечение и оставалась в больнице до 21 апреля 1999 г.
13 мая 1999 г. дело было прекращено, поскольку больница отозвала из суда свое заявление.
После выписки из больницы Шулепова обратилась в прокуратуру с жалобой на незаконную госпитализацию. В ответе начальника отдела областной прокуратуры от 1 февраля 2000 г. признавалось, что с 16 по 26 марта 1999 г. Шулепова незаконно содержалась в больнице без судебной санкции; были указаны меры по устранению подобных ситуаций. Позднее районный суд уведомил прокуратуру о том, что примет меры по соблюдению сроков рассмотрения заявлений больниц и исключению подобных нарушений в будущем.
Тем временем, 21 февраля 2000 г. Шулепова предъявила иск к врачу К. и психиатрической больнице о компенсации морального вреда. Она оспаривала выводы медицинских комиссий от 10 и 12 февраля 1999 г., утверждая, что не страдала психическими заболеваниями, и необходимость в недобровольном лечении отсутствовала. Она также утверждала, что её содержание под стражей было незаконным как не основанное на судебном решении. Представитель больницы пояснил, что выводы врачей в отношении психического состояния истицы были правильными, а её недобровольная госпитализация – законной и просил суд отклонить иск в полном объеме.
22 июня 2000 г. районный суд установил, что отсутствуют основания для того, чтобы ставить под сомнение выводы медицинских комиссий, и что содержание Шулеповой под стражей было законным.
25 октября 2000 г. областной суд отменил решение районного суда и направил дело на новое рассмотрение на том основании, что суд первой инстанции оставил без внимания критику истицы выводов медицинских комиссий от 10 и 12 февраля 1999 г. и не удостоверился в том, была ли её госпитализация оправданной её психическим состоянием.
31 мая 2001 г. районный суд назначил Шулеповой СПЭ, поручив её проведение больнице, действия которой Шулепова оспаривала. Перед экспертами были поставлены вопросы: были ли правильными выводы медицинских комиссий от 10 и 12 февраля 1999 г. и требовало ли психическое состояние Шулеповой в феврале 1999 г. её недобровольной госпитализации.
30 июля 2002 г. эксперты исследовали медицинскую карту Шулеповой и, в частности заключения от 10 и 12 февраля 1999 г., и установили, что выводы, содержащиеся в этих документах, являются правильными, и что недобровольная госпитализация Шулеповой была оправданной с учетом её тяжелого психического состояния в феврале 1999 г.
Шулепова оспорила выводы экспертного заключения. Она утверждала, что эксперты не были объективными, поскольку являлись сотрудниками больницы, в которую она была госпитализирована, и просила суд отклонить это заключение.
15 января 2003 г. районный суд отклонил иск Шулеповой. Со ссылкой на медицинские заключения от 10 и 12 февраля 1999 г. и заключение экспертов от 30 июля 2002 г. суд указал, что госпитализация Шулеповой была необходимой, поскольку она представляла опасность для окружающих и для себя самой. Суд установил, что экспертное заключение от 30 июля 2002 г. является допустимым доказательством, поскольку эксперты были предупреждены об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения. Кроме того, комиссия, подготовившая заключение от 30 июля 2002 г., не включала психиатров, освидетельствовавших Шулепову 12 февраля 1999 г. В отношении законности содержания Шулеповой под стражей с 10 по 26 марта 1999 г., суд указал, что судья дал санкцию на пребывание Шулеповой в стационаре на срок, необходимый для рассмотрения в суде заявления больницы о недобровольной госпитализации. Заявление не было рассмотрено в течение 5 дней, поскольку в связи со своим психическим состоянием Шулепова не могла участвовать в судебном заседании или назначить представителя, участие которого было обязательным. Поскольку постановление суда о госпитализации не было отменено или изменено, и больница не имела права освободить Шулепову в нарушение постановления, суд полагает, что при данных обстоятельствах больница не несет ответственность за недобровольную госпитализацию Шулеповой до 26 марта 1999 г.
Шулепова обжаловала решение суда, указав в частности, что эксперты, давшие заключение от 30 июля 2002 г., являлись пристрастными.
2 апреля 2003 г. областной суд оставил решение без изменения, найдя его законным и обоснованным. Что касается экспертов, суд указал, что решение было основано не исключительно на выводах экспертов от 30 июля 2002 г., оно подкреплялось также иными доказательствами.
Шулепова подала жалобу в ЕСПЧ и выиграла дело. Суд присудил заявительнице 4.000 евро.
__________________________________________________________________
ЕСПЧ в своем Постановлении признал, что имелись достоверные и объективные медицинские данные о том, что Шулепова являлась «душевнобольной» в значении подпункта (е) п.1 ст.5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее – Конвенция), что характер и степень её психического расстройства оправдывали её недобровольную госпитализации, а также, что нет оснований полагать, что Шулепова содержалась в больнице дольше, чем требовало её состояние.
Вместе с тем, ЕСПЧ установил, что в деле имело место нарушение:
1) п.1 ст.5 Конвенции в связи с незаконностью содержания Шулеповой под стражей.
ЕСПЧ исследовал вопрос о том, была ли Шулепова лишена свободы «в порядке, установленном законом» в контексте п.1 ст.5 Конвенции [ Согласно п.1 ст.5 Конвенции «каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность, Никто не может быть лишён свободы иначе как в следующих случаях и в порядке, установленном законом…».В соответствии с подпунктом (е) п.1 ст.5 «законное задержание душевнобольных» приравнивается к лишению свободы. ]. ЕСПЧ напомнил, что это указание в значительной степени отсылает к национальному законодательству; тем самым подчёркивается необходимость соблюдения порядка, предусмотренного этим законодательством. В свою очередь национальное законодательство само должно соответствовать Конвенции, включая общие принципы, выраженные или подразумеваемые в ней. Понятие, лежащее в основе этого условия, относится к справедливой и надлежащей процедуре, а именно мера, лишающая лица свободы, должна приниматься и исполняться надлежащим органом и не быть произвольной. Поскольку согласно п. 1 ст. 5 Конвенции несоблюдение законодательства страны влечет нарушение Конвенции, ЕСПЧ полномочен осуществлять проверку такого соблюдения.
Шулепова в недобровольном порядке содержалась в психиатрической больнице с 10 февраля по 26 марта 1999 г. До 16 февраля 1999 г. судебное решение о ее содержании под стражей не принималось, а после этой даты она содержалась под стражей временно по постановлению районного суда. ЕСПЧ оценил законность содержания Шулеповой под стражей в течение этих двух периодов.
Что касается первого периода, ЕСПЧ отмечает, что Шулепова была госпитализирована 10 февраля 1999 г. после того, как медицинская комиссия заключила, что она нуждается в недобровольном стационарном лечении. Через два дня больница обратилась в суд за санкцией на недобровольную госпитализацию. Закон РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» (далее - Закон о психиатрической помощи) обязывает суд, принимающий это заявление, вынести постановление о временном содержании под стражей немедленно. Однако суд вынес такое постановление только 16 февраля, т.е. 4 дня спустя. Правительство России не представило объяснения такой задержке. Отсюда следует, что содержание Шулеповой под стражей, по крайней мере, с 13 по 16 февраля 1999 г. не соответствовало порядку, установленному национальным законодательством.
В отношении второго периода, ЕСПЧ отмечает, что 16 февраля 1999 г. суд вынес постановление о временном содержании под стражей Шулеповой, санкционирующее недобровольную госпитализацию на срок, необходимый для рассмотрения заявления больницы. Согласно ст. 34 Закона о психиатрической помощи суд был обязан рассмотреть заявление о недобровольной госпитализации в течение 5 дней с момента его получения. В настоящем деле заявление больницы не было рассмотрено вообще.
ЕСПЧ ранее устанавливал нарушение п. 1 ст. 5 Конвенции в аналогичном деле «Ракевич против России», в котором заявление больницы о недобровольной госпитализации не было рассмотрено в предусмотренный Законом 5-дневный срок. ЕСПЧ признал, что это упущение делало содержание Ракевич под стражей незаконным. ЕСПЧ не усмотрел причин для отхода от этого заключения в настоящем деле. Его не убедил довод Правительства России о том, что постановление о временном содержании под стражей от 16 февраля представляло собой достаточное правовое основание для содержания Шулеповой под стражей до 26 марта. Постановление от 16 февраля имело предварительный характер и не сопровождалось процессуальными гарантиями. В частности, оно было вынесено судом в отсутствие Шулеповой или её представителя. Его действие ограничивалось 5 днями, и его цель заключалась в установлении срока для подготовки к судебному заседанию и внимательного рассмотрения заявления больницы с участием обеих сторон. Таким образом, оно могло служить основанием для содержания Шулеповой под стражей только в течение 5 дней после его вынесения. Правительство России не указало какого-либо правового положения, которое допускало бы содержание Шулеповой под стражей после его истечения. Отсюда следует, что содержание Шулеповой под стражей по истечении 5-дневного срока, установленного ст. 34 Закона о психиатрической помощи, и до 26 марта 1999 г. не имело правовой основы согласно национальному законодательству.
В отношении довода Правительства России о том, что заявление о недобровольной госпитализации не могло быть рассмотрено из-за тяжелого психического состояния Шулеповой, которое препятствовало её участию в судебном заседании или назначению представителя, ЕСПЧ отмечает, что Закон о психиатрической помощи учитывает ситуации, в которых лицо является слишком больным для того, чтобы участвовать в заседании. Закон не разрешает суду откладывать заседание на неопределенный срок, как это было сделано в деле Шулеповой, но обязывает его обеспечить назначение представителя и провести заседание в помещении больницы. Национальными властями не соблюдена процедура, предусмотренная Законом о психиатрической помощи.
2) п.1 ст.6 Конвенции в связи с несправедливостью разбирательства спора о гражданских правах и обязанностях Шулеповой независимым и беспристрастным судом.
ЕСПЧ вначале дал оценку вопроса о том, затрагивало ли данное разбирательство гражданские права Шулеповой в контексте п.1 ст.6 Конвенции. Ранее ЕСПЧ уже устанавливал, что разбирательство по поводу проверки законности содержания под стражей «душевнобольного» лица определяет его гражданские права, что п. 1 ст. 6 Конвенции в его гражданско-правовом аспекте применим к разбирательству таких дел, поскольку "право на свободу является гражданским правом". В настоящем деле Шулепова просила суд о признании её содержания в психиатрической больнице незаконным. Следовательно, рассматривался вопрос о её гражданском праве на свободу.
ЕСПЧ рассмотрел вопрос о том, делало ли назначение экспертами сотрудников больницы, выступавшей в качестве ответчика, разбирательство несправедливым вопреки требованиям п. 1 ст. 6 Конвенции. ЕСПЧ напомнил, что особенности назначения экспертов имеют значение при оценке соблюдения принципа равенства сторон. Сам факт того, что эксперты являются сотрудниками одной из сторон, не является достаточным для признания разбирательства несправедливым. Хотя этот факт может вызвать подозрение относительно нейтральности экспертов, его значение не является решающим. Требования беспристрастности и независимости, воплощенные в ст. 6 Конвенции, как указал ЕСПЧ, не относятся к экспертам. Решающее значение имеют: положение, которое занимают эксперты на всем протяжении разбирательства, способ исполнения ими своих обязанностей и способ оценки судом экспертного заключения. При установлении процессуального положения эксперта и его роли в разбирательстве следует учитывать, что мнение, высказанное назначенным судом экспертом, обычно имеет существенное значение для оценки судом вопросов, относящихся к компетенции эксперта.
Ранее в аналогичном деле "Сара Линд Эггертсдоттир против Исландии" ЕСПЧ установил нарушение п. 1 ст. 6 Конвенции в связи с несоблюдением принципа равенства сторон, приняв во внимание три фактора: характер вопросов, поставленных перед экспертами, иерархическое положение экспертов в больнице-ответчике и их роль в разбирательстве, в частности значение, которое придал суд их заключению. В отношении первого фактора ЕСПЧ указал, что эксперты должны были содействовать суду при определении ответственности их работодателя. Что касается второго фактора, ЕСПЧ отметил, что начальники экспертов занимали по данному вопросу ясную позицию, отрицая ответственность больницы. Это могло вызвать обоснованные опасения по поводу того, что эксперты не будут действовать с надлежащей нейтральностью. По третьему фактору ЕСПЧ установил, что мнение, высказанное экспертами, имело решающее значение для разбирательства. Он заключил, что в результате назначения сотрудников ответчика в качестве экспертов, игравших важную роль в разбирательстве, заявительница оказалась в неравном положении с больницей-ответчиком вопреки принципу равенства сторон.
В настоящем деле Шулепова предъявила иск к больнице, в которой она недобровольно содержалась в качестве «душевнобольной». Она оспаривала диагноз, поставленный психиатрами больницы, и их выводы относительно необходимости её госпитализации. Суд привлёк психиатров, работающих в той же больнице, в качестве экспертов, призванных оценить правильность выводов своих коллег. Отклоняя иск Шулеповой, суд в значительной степени руководствовался их мнением.
Эксперты, являясь сотрудниками больницы-ответчика, имели общую обязанность подчинения и лояльности по отношению к работодателю. Им было предложено оценить точность диагноза, поставленного их коллегами, и проверить их вывод о необходимости недобровольной госпитализации Шулеповой. Таким образом, им было поручено проанализировать исполнение обязанностей своими коллегами с целью оказания содействия суду при определении ответственности их работодателя. С учетом того, что представитель больницы ясно выразил позицию больницы, согласно которой выводы врачей в деле Шулеповой были правильными, и что её требования являются необоснованными, подозрения Шулеповой относительно нейтральности экспертов могут считаться объективно оправданными.
В отношении роли экспертов в разбирательстве дела ЕСПЧ отмечает, что основной вопрос в данном деле заключался в том, были ли правильными выводы медицинских комиссий от 10 и 12 февраля 1999 г. о необходимости недобровольной госпитализации Шулеповой. Поскольку она оспаривала эти выводы, суд назначил экспертизу для их проверки. Не имея медицинской подготовки, судьи были вынуждены придавать существенное значение мнению экспертов по вопросу, определявшему исход разбирательства. По сути, экспертное заключение было единственным доказательством, подтверждающим точность диагноза, поставленного 10 и 12 февраля 1999 г. Отсюда следует, что эксперты играли преобладающую роль в разбирательстве.
ЕСПЧ также принял к сведению, что больница-ответчик была не единственным учреждением, специалисты которого обладали необходимыми знаниями для проведения экспертизы Шулеповой. Суд мог получить экспертные заключения психиатров, работавших в иных психиатрических учреждениях области или иных регионов России. Соответственно, препятствий для привлечения независимых экспертов не имелось.
Наконец, притом, что Шулепова не была лишена права привлечь эксперта по своему выбору, процессуальное положение последнего, с позиций ЕСПЧ, не было бы равным положению экспертов, назначенных судом. Заключения экспертов, назначенных судом, которые по природе своего статуса предполагались нейтральными и беспристрастными помощниками суда, должны были иметь большее значение для оценки суда, чем мнение эксперта, привлеченного стороной.
ЕСПЧ заключил, что, назначив сотрудников ответчика в качестве экспертов, суд поставил Шулепову в значительной степени неравноправное положение по отношению к ответчику-больнице. Таким образом, принцип равенства сторон не был соблюдён.
На наш взгляд, огромное значение и интерес в этом деле представляет «Совпадающее особое мнение» судьи ЕСПЧ Малинверни, также проголосовавшего за признание нарушения п.1 ст.6 Конвенции. Он отмечает, что после сделанного в Постановлении вывода о том, что требования независимости и беспристрастности, воплощенные в ст. 6 Конвенции, применяются только к судьям, а не к экспертам, мотивировочная часть Постановления основывается всецело на принципе равенства сторон, в связи с чем ЕСПЧ и сделал указанный выше вывод. Однако, по мнению судьи, при прочтении соответствующих рассуждений, приведенных в Постановлении, складывается впечатление, что подлинная проблема назначения экспертов относится не столько к равенству сторон, сколько к независимости и беспристрастности экспертов, на что фактически указывает использование ЕСПЧ понятия "нейтральность" по отношению к экспертам.
Таким образом, как указывает судья, лично я полагал бы предпочтительным, если бы обоснование развивалось в направлении вопроса о независимости и беспристрастности экспертов. Действительно, с точки зрения ст. 6 Конвенции, эти две гарантии распространяются только на судей. Однако в сфере, которая является предметом настоящего дела, заключение экспертов имеет такое значение, что оно практически является обязательным для судьи. Будет ли неразумным требование о том, что эксперт, так же как и судья, должен быть независимым и беспристрастным? – задается вопросом судья Малинверни.
Итак, доводы ЕСПЧ доказывают тот факт, что российское законодательство, судебная и экспертная практика не обеспечивают соблюдение принципа независимости эксперта, который напрямую соотносится с принципом независимости судьи, гарантированным ст.120 Конституции РФ, ст.8 ГПК РФ, что в итоге не отвечает требованиям европейской Конвенции.
Пути решения проблемы
Первый из них подсказан самим ЕСПЧ, он касается стадии назначения экспертизы. По делам, в которых оспаривается медицинское заключение, обжалуются действия медицинских работников, производство СПЭ следует поручать экспертному учреждению, не находящемуся в составе психиатрического учреждения - ответчика по данному делу. Если в регионе нет другого психиатрического учреждения, имеющего специализированное отделение СПЭ, экспертиза должна проводиться в ГСЭУ, обслуживающем другие территории, либо в негосударственной [ Негосударственным коммерческим и некоммерческим экспертным организациям, отдельным экспертам, обладающим специальными знаниями, проведение судебной экспертизы по гражданским делам поручается по 25,8% дел (Обзор судебной практики по применению законодательства, регулирующего назначение и проведение экспертизы по гражданским делам. Утвержден Президиумом Верховного Суда РФ 14 декабря 2011 г. // Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации, 2012, № 3) ] судебно-экспертной организации. Такая экспертиза может быть поручена также лицам, не работающим в судебно-экспертном учреждении, в т.ч. сотрудникам научно-исследовательского учреждения, вуза, иной организации, обладающим специальными знаниями [ См. п.5 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 21 декабря 2010 г. № 28 «О судебной экспертизе по уголовным делам» ].
Второй путь относится к стадии производства экспертизы. В случае, если эксперту все же поручено производство СПЭ по «врачебному» делу, и он не находит в себе готовности представить объективные выводы по причине нахождения в служебной (или иной) зависимости от учреждения (должностного лица, членов комиссии), являющегося стороной в деле, ему следует заявить самоотвод до начала производства экспертизы, руководствуясь положениями ст.16, 18 и 19 ГПК РФ либо ст.70 и 61 УПК РФ. К «иной» зависимости в данном случае можно отнести, например, зависимость «от своего круга» [ Это выражение введено в оборот А.Семячковым, заместителем начальника по экспертной работе ГУ Тюменской области «Областное бюро судебно-медицинской экспертизы» ], обусловленную сложившимися отношениями между коллегами в своей профессиональной среде. Часть 2 ст.18 Закона № 73-ФЗ обязывает эксперта при наличии оснований, предусмотренных процессуальным законодательством, немедленно прекратить производство экспертизы. Если же эксперт уже приступил к производству СПЭ и, будучи независимым в своих суждениях, не согласен с мнением других членов экспертной комиссии, находящихся под посторонним влиянием, он должен дать отдельное заключение на основании ч.2 ст.22 Закона № 73-ФЗ.
ЕСПЧ в своем Постановлении увязывает свои выводы с тем значением, которое имеет для суда заключение экспертов по конкретному делу, а также со способом его оценки. В российской судебной практике заключение СПЭ продолжает оставаться доминирующим доказательством, предопределяющим исход любого дела, независимо от степени обоснованности заключения, а его оценка судом исчерпывается универсальным для таких случаев выражением: «оснований не доверять экспертным выводам у суда нет». Поэтому третий путь решения проблемы связан со стадиями исследования и оценки заключения эксперта. На наш взгляд, он должен заключаться:
- в недопущении порочной практики, при которой суд не исследует и не оценивает заключение эксперта;
- в признании права сторон привлекать по своей инициативе специалиста для оказания им помощи в исследовании экспертного заключения в суде;
- в придании заключению (разъяснениям, пояснениям, консультации, показаниям) специалиста статуса полноправного доказательства по делу [ Пункт 3 принципа 18 Принципов защиты психически больных лиц и улучшения психиатрической помощи, утвержденных Резолюцией Генеральной ассамблеи ООН от 17 декабря 1991 г.№ 46/119, предусматривает право лица и его адвоката «запросить и представить во время любого слушания независимое психиатрическое заключение и любые другие заключения, а также письменные и устные доказательства, которые относятся к делу и являются приемлемыми ];
- в недопущении отказа со стороны суда в допросе специалиста, явившегося для дачи показаний и др. [ См. подробнее: Аргунова Ю.Н. Применению специальных знаний в судопроизводстве – четкое правовое регулирование // Новая юстиция, 2009, № 2. С.55-61 ]
Принципы состязательности и равноправия сторон должны реализовываться и в части регулирования вопросов использования при производстве по делу специальных знаний.
Необоснованными в этой связи представляются шаги законодателя по сокращению прав граждан при назначении и производстве СПЭ. Так, ст.62 нового Закона № 323-ФЗ исключила норму о праве гражданина или его законного представителя ходатайствовать перед органом, назначившим СПЭ, о включении в состав экспертной комиссии дополнительно специалиста соответствующего профиля с его согласия. Данная норма, содержавшаяся в ч.3 ст.52 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан, несмотря на сопротивление ГСЭУ, применялась при назначении СПЭ по уголовным и гражданским делам, она позволяла в большей мере обеспечить объективность, полноту и всесторонность экспертных исследований, независимость экспертных комиссий.
Понятно, что достижение абсолютной независимости эксперта в условиях реального социума – задача трудновыполнимая. Но из этого не следует, что к ней нет смысла стремиться. В действительности объективность экспертизы держится на личных качествах эксперта и его руководителей, их совестливости и порядочности.
