Анатолий Кузьмич Ануфриев в живой жизни. Часть 2

Из воспоминаний Нины Павловны Дейкиной

1-ю часть см. НПЖ, 2011, вып.1.

Мы уходим….
Д.Е. Мелехов (1899-1979)

Введение

Мне слух мой сохранил голос проф. Мелехова на Ганнушкинских чтениях 1975 г., подчеркнувшего невосполнимость утраченных воспоминаний об Учителе, которые поток времени уносит в Лету вместе с их живыми носителями. И вот больше нет с нами Нины Павловны Дейкиной, но остались ее бесценные воспоминания об Анатолии Кузьмиче, которыми она дорожила и, можно сказать, жила на пороге инобытия. Они записывались мною на диктофон в беседах с нею в 2005-2010 г.г., со специального разрешения Нины Павловны для публикации, за исключением отдельных воспоминаний, которые не предназначались для печати – в этих случаях она говорила: «А теперь, выключайте диктофон». Наше «Слово о настоящем психиатре», опубликованное в МГ 14.01.2011 г., даёт некоторое представление о её личности.

«15 декабря истекшего года внезапно ушла из жизни на 86 году старейший ветеран московской областной психиатрии Нина Павловна Дейкина. До последнего дня она сохранила ясный ум и необыкновенную память, обогатившую историю отечественной психиатрии

По окончании 2-го МГМИ и специализации по психиатрии у доцента В.М. Морозова в ЦИУ с 1949 года работала психиатром, зав. женским отделением в Рязанской ПБ им. Баженова в окружении сонма ярких личностей, многие из которых вошли в элиту отечественной психиатрии. Среди них - профессора Стрелюхин, С.Ф. Семенов с женой Ксенией Александровной, С.Г. Жислин и его дочь Ева (работала в отделении Н.П. Дейкиной), Р.Е. Люстерник, Г.А. Ротштейн и его дочь Наталья; врачи-психиатры А.К. Ануфриев, В.И. Курылев и Н.П. Честная, В.Г. Рабинович и В. Н. Громова, К.В. Шеханова (дочь репрессированного профессора экономиста – соратника Ленина), будущий академик Е.Д. Красик и психиатр Билинкис, которая помогла ему сделать диссертацию, Б.М. Хренов, Эсфирь Иудович и др.

Спустя 10 лет Нина Павловна с супругом В. И. Набойщиковым переехала в Подмосковье и работала в МОПБ №2 им. Яковенко. Там с её мужем как крупным строителем подружился Р.Н. Мурашкин и в 1962 году забрал их с собой в Хотьковскую МОПБ №5 для перестройки этой больнички из деревянных бараков на 200 коек. В результате этого сотрудничества построено 3 кирпичных корпуса, пищеблок, больница приобрела образцовый вид, а коечный фонд превысил 1000. Это были годы необычайного подъема материальной основы и клинического уровня больницы. Нина Павловна заведовала 2-м женским отделением с 1962 по 1993 год. По воспоминаниям коллег, в те годы она так же жила в 100 м. от работы и проводила почти все время в больнице. Персонал ее отделения отличался тем, что был как одна семья, а Нина Павловна была их мамой. Она жила проблемами и радостями каждого сотрудника, которые работали вместе с ней до выхода на пенсию. Тонкий клиницист, она относилась к старой школе психиатров, знала всех больных и их родственников. Была наблюдательной, владела острым умом и словом, экспромтом писала эпиграммы на врачей по разным поводам. Всегда была доброжелательной, готовой придти на помощь. Уйдя на пенсию, продолжала интересоваться жизнью больницы, была в курсе текущих событий. Обладала исключительной памятью, и с ее уходом ушла память о многих людях, с которыми она трудилась. Она удивительно сочетала высокие качества опытного руководителя и мудрого наставника молодёжи. После ранней утраты мужа и отставки, с 68 лет до своей смерти одиноко жила в старом доме над р. Ворей («графские развалины») на отшибе больницы. Несмотря на недуги старости обслуживала себя сама, предпочитая не обременять своими заботами ни сотрудников, ни младшую родную сестру. Всегда отличалась любовью к жизни - не к своей собственной, а к любым её проявлениям, но особенно к слабым и беззащитным: к душевнобольным или беспомощным от одиночества и старости людям, а в последние годы – к братьям нашим меньшим, к бездомным кошкам, которых приютила у себя. Все заботы посвящала им.

Ходила с колясочкой в далекий магазин на «переправу», где тратила на еду для кошек и голубей большую часть пенсии. В старом доме страдала зимой от холода, а минувшим летом – от дыма и гари лесных пожарищ. Прошлую лютую зиму перенесла как ленинградскую блокаду. С улыбкой говорила, будто ставит эксперименты по выживанию. На пороге инобытия грустила не о себе, а о судьбе своих кошек, которые никому не будут нужны после ее смерти.

Отпевание состоялось 18 декабря в Алексеевской церкви на Горбуновке. Похоронена в могиле мужа на хотьковском кладбище. Там же покоится прах проф. А. К. Ануфриева, с которым дружила с первых дней его работы в психиатрии и до последнего дня его жизни 18 декабря 1992 года. Образ Нины Павловны Дейкиной как настоящего русского психиатра с даром тонкого понимания людей и талантом дружбы, всю жизнь посвятившую своему призванию, как самоотверженной женщины, семье и мужу которой МОПБ №5 во многом обязана своим расцветом, будет жить в памяти поколений коллектива больницы. Отечественная психиатрия благодарна ей за уникальные воспоминания о её истории и о становлении её лидеров.»

Воспоминания Нины Павловны незаменимы - только они охватывают жизненный творческий путь А.К. Ануфриева с самого начала его психиатрической работы и до последних дней жизни. Они открывают нам тонкие пружины духовного и научного развития личности, выбора психиатрического призвания (после увлечения хирургией), жизненного маршрута с переездами (из Рязани в Крым и затем в Хотьково и, наконец, в Москву), увлечение темой ипохондрии и сенестопатий (кандидатская диссертация, 1964 г.), закономерно переросшей в «проблему основного расстройства при приступообразной шизофрении» (А.В.Снежневский, на защите докторской диссертации АК в АМН СССР,1970 г.), владевшую им неизменную доминанту познания и неостановимой научной мысли, которая, начиная со студенческого психиатрического кружка, не знала спадов, а только развитие и расцвет.

Виктор Остроглазов

Истоки дружбы

Расскажите о себе и как познакомились с Анатолием Кузьмичем? – Родилась в 1925-м. Закончила институт в 1949 , 2-й Московский медицинский. Моя мама коренной житель Ленинграда, гимназию там кончила. А отец – с родины Есенина. Поэтому я не просто так после института в Рязань поехала, направление получила.

А с Анатолием Кузьмичем (далее, АК) знакома очень давно. По окончании института работала психиатром в Рязанской ПБ им. Баженова, куда он приехал в начале 1950-х с семьей - с женой Ириной Михайловной и дочкой Леной. Оли еще не было. К этому времени я уже поработала года 3 и прошла специализацию по психиатрии в ЦИУ у В.М. Морозова. Больница была базой кафедры психиатрии переведенного в Рязань 3-го Московского мед. института им. Павлова. Ею вначале заведовал проф. Стрелюхин. Потом стареющего Стрелюхина сменил проф. С.Ф. Семенов. После окончания ин-та вместе с Е.Д.Красиком пришел АК. - Он окончил институт в 1952-м. – Значит, тогда он и приехал в Рязань. Мы проработали вместе лет 5.

Разные личности – разные судьбы

А начмед эстонка Эльфрида Августовна Кивимяги- горбатая старая дева- его сразу не взлюбила – он умный, честный, бескорыстный. Абсолютно непрактичный. А она любила подхалимаж, подарки. АК этим совершенно не мог заниматься, уклонялся от любых конфликтов, не искал справедливости, не участвовал в коллективных протестах, не интересовался материально-бытовыми вопросами, не поддерживал разговоров о повышении зарплаты. Выполнял любые, даже несправедливые нагрузки. И судебную психиатрическую экспертизу мы проводили бесплатно, а деньги получала Кивимяги. Она любила подношения, чтоб ей давали, а Красик в Москву ездил к своему знаменитому шурину – актёру МХАТа, (нар.артисту СССР, Герою соц.тр.) Марку Прудкину – и привозил ей подарки, и буквально влез …. А Ануфриеву она дала самое трудное отделение беспокойных принудчиков коек на 100, опасное. Однажды там, на обходе один принудчик мне вдруг задрал юбку на голову и намотал вот так: «Ты что ж Революцию делаешь! Пришла в красном платье!». Меня санитары еле отбили, такое страшное отделение было.

Исследователь ab ovo

АК в Мед. институте мечтал стать хирургом, но рецидивирующая экзема рук помешала. И он выбрал психиатрию. И в Рязани он сразу, с самого начала увлекся изучением ипохондриков, которых исследовал на амбулаторном приеме. Я заведовала спокойным женским отделением и снабжала его пограничными ипохондричками. А сама занималась навязчивыми состояниями, но ничего не получилось у меня - не умею. Так, стал заниматься АК наукой с проф. Семеновым. А Ксения Александровна Семенова (жена его) – теперь профессор по ДЦП, - тогда была простым невропатологом: без конца по санавиации вызывала самолет и консультантов, а на самом деле зря, не надо было.

Она была врачом, а Сергей Федорович - профессором. Странный, рассеянный и милый человек. Совершенно не приспособленный к жизни. Раз, во время консультации кипящий чайник поставили на стул, а он на него сел и говорит, ой, чтой-то я мокрый! А дома-то у них!? - И вороны, и кого там только не было. И кошек, и собак бездомных… это всё она собирала. Брала буханку хлеба и лошадь кормила. В это время в больницу из Рязани они на лошади ездили. Там больница была в 1,5 км. всего, но дорога пустынная…. А однажды, одна из докториц, красавица Ксения Шеханова, пригласила его на свидание. (Её отец - профессор, экономист Шеханов - с Лениным еще работал. Был репрессирован, и ей нельзя было в Москве жить). Умница, красивая, она решила соблазнить (хотя у нее много любовников было; она соблазнила профессора Ротштейна) и проф. Семенова тайком, но вечером на свидание… он явился с женой.

«Лениградская школа»?

А в Рязанской ПБ я еще работала с дочкой Жислина, с Евкой мы работали в одном отделении. С.Ф. Семенов приехал из Ленинграда. И принадлежал к «ленинградской школе». А у нас консультантами были Г.А.Ротштейн, С.Г. Жислин, Р.Е. Люстерник и др. профессора. И мы привыкли к московской школе. А приехал проф. Семенов. И мне говорят, надо показать ему больную. Больной у меня не было подходящей для показа - диагностически неясной. Ну, говорят, любую покажи. У меня была больная шизофренией, настоящая шизофреничка. В отношении её Евка (Е.С.Жислина) возражала, чего ты показываешь-то - «у неё бред сивой кобылы» - очевидная шизофреничка! Ну, коли некого, покажи её. Я показала, а он ей «шизофрению» не поставил! Хотя всем было ясно - явная шизофрения! А Ксения Александровна нашла у неё «органическую микросимптоматику». «Микро»! Ну, как всегда, она «микро» находила. Поэтому, наверное, проф. Семенов и стал заниматься не клиникой, а исследованием иммунитета у психически больных.

Ануфриевы

поселились в бараке, потому что в каменном доме, когда они приехали, жилья уже не было. Но квартира у них была больше всех: 2 комнаты, огромная гостиная... И мы собирались все у них, вся команда. Лишь жена Бориса Михайловича Хренова - бывшего главврача Иркутской ПБ, сибиряка, рыбака, охотника и друга Анатолия Кузьмича  - отдельно была. Из ревности. Она была подругой Ирины Ануфриевой. А мы все собирались у них. И когда АК на охоте убил лося, то Ирина - исключительная кулинарка! - делала из этого лося нам котлеты и пироги. И танцевали они с АК вдвоём изумительно совершенно. С Ириной вместе они станцевались, и так, видимо, они тренировались, что когда танцевали, то мы все любовались: такие они делали па, что никто из нас не умел еще делать. [ В аспирантуре у проф. Вертоградовой я не обратил внимания на её воспоминания об АК (окончившим вместе с нею 1-й Моск.Мед. Ин-т) как удивительном танцоре. Но 6.06.1982 года в ресторане «Арбат» (на банкете по поводу защиты диссертации его ученицей Валентиной Твердохлеб) своей элегантной свободой в современных танцах он поразил всех. Ему было 60. ]* Так вот мы все танцевали там до упаду. А с Ириной он еще в г. Алатыре вырастал и познакомился. Она уже гинекологом работала, а АК еще кончал институт. Она была не старше его. И они уже… любовь у них была настоящая.

Он был стройный, спортивный, лёгкий, очень красиво танцевал. Недалеко было озеро, и он плавал там кролем. Мы любили смотреть, как он плавает и ныряет.

На рыбалку он ходил реже, а в основном на охоту. Мы знали, что он был в плену, в концлагере Дахау. Ирина говорила, что служил на западе, в Прибалтике, и вместе с военной частью попал в плен, когда Брестская крепость стояла насмерть.

Всегда казался умнее окружающих, стремился к тому, чтобы знать и то, что не знают другие. Целеустремлен, немногословен, прост. На неинтересующие его темы с ним невозможно было долго говорить, всякими бытовыми слухами, сплетнями он вообще не интересовался. Зато стремился стать истинным джентльменом. Легко усваивал хорошие манеры и выглядел при этом естественно. В компаниях и застольях не был тамадой, но поддерживал общее веселье, был общителен, обаятелен, приветлив. Увлекался классической музыкой. Был в больнице такой Касперов – интеллигент, замкнутый, видимо репрессированный, из дворян ещё, у которого были пластинки с классической симфонической музыкой. И они с АК вдвоём, по ночам (днем-то некогда было, работали) её слушали. А Ирина Ануфриева говорила, что это он «выдуряется», «выпендривается», дескать, не понимает ничего, а только изображает. Не верила она и в серьезность научного его призвания. Но многие женщины были к нему неравнодушны, особенно молодые ему здорово симпатизировали ну, нравился он всем, потому что очень умный и вёл себя как джентльмен. В общем даже немножко аристократично, хотя из простой семьи, но изображал такого в общем-то, джентльмена. Мы были в него влюблены, так вот, платонически. Он ни с кем не флиртовал, ни с кем он…

Кстати, он очень мало говорил о своем происхождении, и никогда - о своих родителях. Но выделялся не только умом, но и всем обликом - выглядел и вел себя как настоящий джентльмен. И поэтому все врачи считали, что его родители – если и не профессора, то педагоги или врачи. И однажды спросили его друга Курылева, а кто родители Анатолия Кузьмича? Тот ответил, что они учителя или врачи. Так и считали все. Анатолий Кузьмич, конечно, это знал и не опровергал. Отец АК – Кузьма – торговый работник. Работал продавцом в магазине в г. Алатыре. А мать – медицинская сестра.  - И это еще один признак его стремления быть выше, развиваться, стремления к тому, что считают благородством.-

А почему он «прилепился» к проф. Семенову? - АК боготворил Снежневского, но ездить в Москву не мог… из-за бедности. В отличие от Красика, который быстро делал партийную и административную карьеру - парторг, зав. областным ПНД, главный психиатр Рязанской области и т.д. Всё время ездил в Московский НИИ психиатрии к Рахили Григорьевне Голодец и Цилии Львовне …. А АК прибился к проф. Семенову, а через него к биохимику Сахаровой, которая делала ему биохимические исследования для диссертации. Кивимяги же ненавидела Ануфриева. И давила его, как только могла. Но все порядочные люди ценили и уважали АК за ум, простоту и благородство.

Он занимался наукой по-честному, а Красик тоже сразу стал делать научную карьеру, но по-своему. Правда, организатор был бесподобный, просто врожденный, от природы… предприниматель. И став парторгом больницы и главным врачом рязанского областного психоневрологического диспансера, он всем нам дал совместительство по полставки, чтобы мы делали для него диссертацию по ночам.

Настроение у АК было хорошее. В общем, такой порядочный. Если он даст слово, то сдержит. Если помочь кому-то надо, всё, что в его силах, он поможет. Его друг В.И.Курылев тоже был сверхчестный, немножко правда странноватый.

Значит, Анатолий Кузьмич был спортивного склада, и охотник, и исследователь, и танцор? – Да, и путешественник, поэтому после защиты докторской мы ему палатку подарили. Летом 1954-го они с Курылёвым и Хреновым на лодке плавали по Оке .

Из Рязани в Касимов

И там я их встретила.

А еще в больнице работала дочка проф. Ротштейна Наташа. Она вышла замуж за брата его последней жены, - Романова, кажется,- и они уехали в Горький.

В те же приблизительно годы будущие психиатры МОПБ №5 В.Г.Рабинович и В.Н. Громова учились в Рязанском Мед. Институте. Они появлялись в Рязанской ПБ, чтобы учиться на кафедре психиатрии. И возможно, они не были знакомы с Ануфриевым, а познакомились позже – в хотьковской МОПБ №5. Валентина Николаевна Громова - коренная москвичка, из дворян, жила в московской квартире на Никольской улице у самого Кремля. Училась в 3-ем Московском мед. институте, и когда этот ВУЗ по решению правительства был переведен вместе со студентами в Рязань, там оказалась и Валентина Громова. А Владимир Рабинович, её будущий муж, учившийся в Крымском Мед. институте, оказался замешанным в какой-то, как тогда говорили, антисоветской организации, вместе со Столбуном. После расследования КГБ деятельность этой организации была пресечена, а её члены – студенты - рассредоточены по другим городам и ВУЗам. Так Рабинович и Столбун попали в Рязанский мед.институт. Столбун - впоследствии скандально известный парамедик, который организовывал в Московской области одну секту за другой.

Это уже после Рязани Рабиновичи (Владимир Григорьевич Рабинович и Валентина Николаевна Громова) работали в хотьковской МОПБ№5, а В.И. Курылев – главным врачом в Калязинской ПБ.

 - А почему С.Ф. и К.А. Семеновы переехали из Ленинграда в Рязань, и потом в Симферополь, куда за ними последовал и АК? - Из-за климата. Говорили, у нее туберкулез - у Ксении Александровны. Они и перебрались сначала в среднюю полосу, в Рязань из-за неё. А когда в Рязани тоже обострение началось, в Симферополь уехали. А за ним вместе с семьей АК переехал. Из-за науки. Ирина Михайловна мне говорила, что отец Ксении Семеновой - известный гомеопат в Крыму, частной практикой занимался, очень богатый … . Семеновы у него сначала жили в особняке 2-хэтажном. Сергей Федорович заведовал кафедрой психиатрии. Наукой заниматься они поехали вместе с АК. Семенов меня тоже приглашал, но у меня нет таланта к науке. Я говорила, что я ничего не сделаю. Ведь с Ксенией Александровной мы близко знакомы, как раз мы с ней смеялись, когда ему свидание-то Ксения Шеханова назначила, а он ничего не сумел, и пришел на свидание с собственной женой…. Года два назад я читала её статью о животных. Думаю, она жива. Ксения Александровна способная, очень практичная, карьеру себе сделала в Институте Сербского как настоящий ученый. Она это умела, а Сергей Федорович ничего этого не умел, она всё пробивала, и квартиру, и лошадку для поездок в ПБ «Голенчино», в общем, всё … .

А вот когда из Симферополя проф. Семёнов в Москву переехал на работу в Ин-т им. Сербского, АК опять за ним потянулся. Но Ануфриеву в Москве тогда прописаться невозможно было, и он обосновался в ближайшем Подмосковье, в Хотькове - где с 1959 по 1962 год работал главврачом МОПБ №5 – в маленьком домике на ул. Репина. Ему уже под 40 было, и он стремился завершить диссертацию, но Ирина Михайловна - как настоящий диктатор - подавляла мужа; в его талант, серьезность занятия наукой, верить не желала, и боролась с ним. Навязывала свою волю даже в хозяйстве, например, требовала «наколи дров», а с его аргументами, что он зарабатывает достаточно, чтобы нанять дровокола, не считалась.

А когда он привёз мать и отца – Кузьму и Анну Алексеевну – то частенько упрекала его: ну, когда же, наконец, ты купишь им дом! Ануфриев очень обиделся и ушел. И вот эта развалюшка, где я сейчас живу, он был деревянный – «графские развалины»,- он в графских развалинах там поселился. Это было еще в конце его работы главным врачом, когда он разводился с женой и стал жить отдельно в том домике. Однако, покоя для работы над диссертацией все равно не было. Ирина Михайловна продолжала преследовать его и в контору слала письма с осуждением его мнимой связи с К. А парторг больницы Юриков (который ушел потом доцентом к проф. Банщикову) писал обличающие АК статьи, которые публиковались в местной газете «Вперед». Может быть, из-за этого конфликта АК так скоро ушел из больницы работать в Москву, в Сербский…. Потом его родители купили здесь свой дом.

Перестройка хотьковской МОПБ №5

А мы с мужем из Рязани переехали в Подмосковье и работали в МОПБ №2 им. Яковенко около года. Р.Н. Мурашкин (впоследствии главврач МОПБ №5, главврач ЦМОКПБ №1 и Главный психиатр Московской области.- В.О.) там подружился с мужем как крупным строителем, и в 1962 году забрал нас в Хотьковскую ПБ №5 для перестройки этой убогой больнички. Мурашкин отличался тем, что он был очень хорошим хозяйственником, любил строиться, благоустраивать. Очень хорошо умел подобрать кадры, используя самые лучшее, что есть у человека. Даже у плохих людей, он всё равно их никогда от себя не выгонял, не увольнял, использовал их хорошие качества. Да-да, талантливейший руководитель был. Когда мы приехали сюда, и Мурашкин тут был, 200 коек была больница - деревянные бараки. И всё, что построено сейчас на старой больнице, всё построил Мурашкин вместе с моим мужем. Денег у них было очень мало. Тогда и кирпича красного не было. Все построено из силикатного, даже дом наш построен из силикатного кирпича. Только для главврача строили дом из красного кирпича.

Очень трудное было время, ни денег, ни строителей ничего не было. Мурашкин выходил из этого положения ведь как: строили алкоголики. А до этого все было деревянное, каменное было – только пристройка у 12-го отделения. И всё строили вместе. Не было рабочих. Больных использовали алкоголиков бесплатно, ничего им не платили. Так как селить их негде было (всё это были деревянные бараки) то ставили военные палатки, и в палатках жили строители - алкоголики, которые и возводили все эти корпуса. И если, что построено не совсем так, тогда иначе всё это было очень трудно делать.

Из красного кирпича только дом главного врача построили, где Р.Н.Мурашкин потом жил. Это рядом со мной, где теперь живет Вера Николаевна Храпова. Он только летом тут жил. А так-то у него была в Москве квартира на Тверской-Ямской, потом – на ул. Дыбенко - кооперативная квартире.

Вы знаете, какая квартира у Мурашкина была? Его отец был частным юристом, еще до революции. Поэтому у них была такая огромная квартира роскошная на Тверской-Ямской, это ж – центр Москвы! Но после революции не дали им такую квартиру - туда подселили жильцов,- а Мурашкины занимали там только 2 или 3 комнаты. А потом эти 2 или 3 комнаты, эта квартира им стала мала – подросли ведь дети у них, - тогда на Дыбенко Мурашкин купил кооперативную квартиру. Такая история.

Хлопотать о строительстве было страшно трудно. Такое место было заповедное – все были против. Поселок художников, потомки Мухиной были против, Кукрыниксы, Куприянов там, и поселок академиков был категорически против. И надо было найти обходные пути, чтобы построить эту больницу….

Эй, ямщик, гони-ка к Яру!

Я вам расскажу, как они строили. Мурашкин взял классного шеф-повара, но спивающегося… из «Яра». Справляли целые пиры с высокими гостями из Москвы…… Пока второй секретарь обкома партии не влюбилась в Мурашкина и стала его добиваться, и чинить препятствия в строительстве. Даже жена его укоряла: «Ростик! Ну,……». А теперь выключайте! /…… …..………… ………./. В результате построено 3 кирпичных корпуса, пищеблок, коечный фонд достиг 1200, больница преобразилась и приобрела современный вид. – Действительно, это были годы необычайного подъема материальной основы и клинического уровня больницы. В период летних отпусков, замещая заведующих (супругов Андросовых) в 2-х отделениях больницы, я был удивлен клинической глубиной разборов, которая не уступала Московскому НИИ Психиатрии МЗ РСФСР, где я тогда работал в отделе общей психопатологии.-

Психбольницу  – за Можай!

- Но, к несчастью, вопрос о переводе больницы снова возник, когда убили, кажется, кого-то из родственников Кукрыниксов …. Решили больницу перевести за Загорск (теперь, Сергиев Посад). Там место уже определили, но денег не дали, и больница осталась на месте, а Постановление Правительства – на бумаге. Публикуется впервые (прим. Автора).

А с Раисой Максимовной Горбачевой - это был уже второй виток попыток по переводу больницы. Потому что она сказала, здесь, где 3-хэтажка, будут мастерские для художников. А где старая больница – казино. А на месте старых домов наших – смотровую площадку можно сделать. И пляж. А психбольницу? - Перенести за Загорск!

Симферополь – Хотьково – Москва - Хотьково

Из Симферополя Ануфриевы перебрались в Хотьково. Олечка у них родилась, по-моему, в Симферополе. Когда я сюда приехала, она была уже в 1-м классе. Ирина и говорит, покажи, где мы живем, Олечка. И она водила меня, я помню, и говорит: «Нина Павловна, а Вы знаете, как дети вырождаются? Говорят, что их находят в капусте, а на самом деле они вырождаются в роддоме, потому что моя мама там работает». Свою первую дочь Лену АК тоже очень любил. Вместе с Ириной Михайловной переживал, что у неё красный носик, как у деда Кузьмы. АК и Ирина Михайловна, его первая жена, всегда говорили, что они русские. Хотя было известно, что в документах отдела кадров (личном деле и анкете) было написано – чуваш. Как и АК, Ирина Михайловна была ярой атеисткой. Гордилась, что воспитала дочерей так, что они вышли замуж за иностранных граждан Франции и Германии.

А со своей будущей второй женой Ириной Борисовной, АК познакомился, когда перешел на работу в Институт Сербского. Ирина Борисовна была там психологом. Говорят, всем она всегда старалась помочь, вечно она в каких-то заботах, чуткая…. А Ирина Михайловна, наоборот, - так и должно быть, там ревность,  - в общем-то, наоборот её характеризовала, такая-сякая. Но я общалась с Ириной Борисовной, и мне она тоже не понравилась. Вела себя как сноб. Любила про Твардовского говорить, как там они у своих знакомых с ним встречались, общались…. Но в последние годы жизни она об АК уже совсем не стала заботиться. Жалко было смотреть, когда он шел с бутылкой кефира.

Ну это вообще уже жалко вспоминать, последние годы АК были печалью … такой он неухоженный, заброшенный был….

Доктор мед. наук Виктор Остроглазов

(продолжение следует)