«Возьмите меня в дочки!» как основание социальной опасности и недееспособности

Из заявления Министерства социальной защиты населения в суд: «Признание N недееспособной необходимо для направления ее в интернат соответствующего типа». Вот так. Министерство социальной защиты обеспокоено не тем, как наилучшим образом обеспечить и защитить права и интересы N, а тем, как поместить ее в психоневрологический интернат. Видимо, Министерство считает, что там права граждан соблюдаются лучше всего.

Заключение комиссии экспертов общероссийской общественной организации «Независимая психиатрическая ассоциация России»

Первичная амбулаторная судебно-психиатрическая экспертиза в отношении N, 1977 г. рожд., в рамках гражданского дела по заявлению Министерства социальной защиты населения о признании N недееспособной, проведена на основании Определения городского суда N-кой области.

На разрешение экспертов поставлены следующие вопросы:

• Страдает ли N, 1977 года рождения, психическим заболеванием, если да, то каким?
• Если да, то какова глубина психического заболевания?
• Может ли N в силу своего психического заболевания осознавать характер совершаемых ею действий, руководить ими, понимать события окружающей действительности?
• Если нет, то какого рода действия N не может понимать и контролировать?
• Может ли N принимать участие в судебном заседании?

Об уголовной ответственности по ст. 307 - 308 УК РФ эксперты предупреждены.

При проведении экспертизы использованы методы клинико-психопатологического исследования (анамнез, наблюдение, клиническая беседа, описание психического состояния, анализ имеющихся симптомов психических расстройств), методы экспериментально-психологического исследования.

Экспертами исследована N, также изучены:

материалы гражданского дела;

материалы уголовного дела с находящимися в нем заключениями комиссии экспертов;

медицинские документы N ;

дополнительно судом представлена медицинская карта стационарного больного N, которая находилась на стационарном лечении в ПБ с 05.05.2010- по 07.06.2010 г.

Из материалов гражданского и уголовного дела, медицинской документации и со слов подэкспертной известно следующее. N в 1977 г. в N-кой области. Мать злоупотребляла алкоголем, родила 4-х детей, трое из них от внебрачной связи. N родилась второй по счету, мать отказалась от нее в роддоме, считает, что из-за того, что у нее были деформированы ножки. Впоследствии мать лишили родительских прав в отношении двух младших детей, опеку над которыми осуществляла старшая сестра. N с рождения воспитывалась в государственных детских учреждениях. До 7 лет находилась в детском доме, в 1984 г. переведена во вспомогательную школу-интернат. Из заключений комиссии экспертов от 10.02.2009 г. и от 21.05. 2009 г., которые проводились в рамках уголовного дела, известно, что N в школу пошла в 7 лет, по физическому развитию от возрастной группы не отставала, моторно была ловкая, но выявляла ограниченный запас общих представлений, речь фразовая, в поведении была двигательно беспокойна, вспыльчива, раздражительна, капризна, не терпела запретов, обманывала, в общении со взрослыми отсутствовало чувство дистанции. С детьми была жестокой, избивала их, отнимала еду, карандаши, ручки. Была очень упряма, не любила трудиться, старалась переложить свои обязанности на других. Программу вспомогательной школы усваивала с трудом, работоспособность низкая, не доводила дела до конца, на уроках мешала другим детям. С ней проводилась коррекционная работа, в которой развивалась способность самоконтроля, регуляция поведения, но сдвигов не наступало. Никакие меры воздействия на нее не действовали, постоянно срывала уроки, на замечания не реагировала. В буйном состоянии была неуправляема.

Впервые госпитализирована в ПБ в феврале 1985 г. в 8-летнем возрасте, был установлен диагноз: «Осложненная олигофрения в степени дебильности». Находилась на стационарном лечении с февраля до 01.07.1985 г., получала нейролептики. Выписана под наблюдение психоневролога и с этого времени наблюдалась в ПНД. Несмотря на проведенное лечение, оставалась трудной в поведении, плохо успевала в школе. Повторно лечилась в ПБ с 18.12.1985 года по 09.10.1986 г., стационирована в связи с грубым конфликтным поведением. В психическом статусе на тот период времени указано, что речь с ограниченным запасом слов, говорила распространенными предложениями, свое неправильное поведение отрицала. Критики к нему не было. Обнаруживала сниженный интеллект. В период нахождения на лечении была лжива, отказывалась от труда, была навязчива к персоналу, часто создавала конфликтные ситуации, любила обращать на себя внимание, с детьми постоянно конфликтовала, настроение было изменчивым, давала бурные аффективные вспышки, часто была агрессивна к детям. Влезала на окна, кричала: «Меня бьют, убивают, я не хочу жить, все равно я умру или все равно удавлюсь». В столовой, если ей что-то не нравилось, бросала едой в детей, срывала уроки, экскурсии неадекватным поведением, часто угрожала выколоть кому-нибудь глаза... Выписана с диагнозом: «Олигофрения в степени дебильности, осложненная психопатоподобным синдромом». На лечении находилась 10 месяцев. При возвращении в интернат поведение оставалось прежним, проявляла агрессию к детям, персоналу, не подчинялась дисциплинарным требованиям.

В 1988 г. отмечалось снижение настроения, заявляла, что не хочет жить, угрожала повешением и вновь была стационирована. Находилась в ПБ с 16.11.1988 г. по 30.06.1989 г. В этот период отмечались: расстройство настроения, стереотипные движения кистями и пальцами рук, раскачивалась в беседе с психиатром из стороны в сторону, во время ходьбы вычурно изворачивалась, прогибала спину, гримасничала. Поведение носило демонстративный характер. Постоянно повторяла: «Не знаю, что со мной». Выявляла сниженный интеллект до уровня дебильности. Общий фон настроения был снижен, часто плакала, причину плохого настроения объяснить не могла. В стационаре отмечались психотические расстройства, когда говорила о каких-то чудовищах, которые протягивали к ней черные лапы, слышала их «голос» со стороны, испытывала страхи. В процессе терапии прекратились страхи, исчез «голос», поднялось настроение, однако оставались стереотипные движения, неустойчивость настроения, навязчивость. Во время лечения в больнице - 15.03.1989 г. N была направлена на медико-педагогическую комиссию, где признана необучаемой, по психическому состоянию было рекомендовано помещение в учреждение системы собеса с постоянным наблюдением психиатра. С диагнозом: «Шизофрения, детский тип с полиморфной симптоматикой» 30.06.1989 г. N была выписана из ПБ с переводом в ОПБ. С 30.06.101989 г. по 17.07.1990 г. находилась на лечении в ОПБ. В процессе лечения оставалась дурашливой, злобной, драчливой, на замечания реагировала грубой бранью, ссорилась с другими детьми, время проводила бесцельно, ничем не интересовалась. Установлен диагноз: «Шизофрения детский тип, олигофреноподобный дефект. В 1990 году была переведена в интернат системы собеса, где находилась до 1998 г.. В связи с расстройством поведения N продолжала принимать нейролептики. 29.01.1991 г. на фоне лечения нейролептиками без корректоров у нее отмечался эпи-припадок, получала люминал, глюферал. 09.12.1992 г. развился эпи-статус, который был купирован. Согласно педагогической характеристике за 5-й класс, N проявила себя психически неуравновешенной ученицей, несколько раз находилась на лечении в психиатрической больнице, но состояние не улучшилось. Из личностных качеств отмечено: леность, не было желания трудиться, обязанности не выполняла, не дежурила, работу старалась возложить на других, за своим внешним видом не следила, ходила рваная, зашивать не умела и не хотела, вещи всегда разбросаны, кровать не убрана. Спала неспокойно, во сне кричала. Некоторое время находилась на индивидуальном обучении. Сама N говорит, что окончила только три класса вспомогательной школы, учиться не хотела, часто «ложилась на парту», потому что на фоне приема лекарств постоянно хотелось спать, трудно было усваивать учебный материал. Постоянные драки и конфликты с другими детьми отрицает, говорит, что бывало, что дралась, но не часто. В то же время отмечает, что с детьми в интернате обращались грубо, за любую провинность наказывали, отправляли в психиатрическую больницу. Говорит, что так долго держали в больницах, что порой даже не понимала, что она находится в больнице. Говорит, что в интернате детей уже не учили, в основном они работали в подсобных хозяйствах. 14.01.1998 г. N была переведена в дом-интернат для престарелых и инвалидов, где установлен диагноз: «Олигофрения в степени имбецильности». N имела 2 группу инвалидности, с 2002 г. у нее 3 группа инвалидности.

В интернате у N сложились хорошие отношения с медсестрой Р-вой, которая по-доброму относилась к девочке, брала ее к себе домой, познакомила со своей матерью; и с Ц-вой, которая работала учительницей в интернате и занималась с N индивидуально. Когда N исполнилось 19 лет, Р-ва помогла ей найти родственников. Старшая сестра забрала N домой. В период с января по ноябрь 1997 г. она жила у родственников. Со старшей сестрой и братом у нее установились нормальные отношения, которые поддерживаются до сих пор. Но с матерью, которая злоупотребляла алкоголем, у N были конфликты, она упрекала мать, за то, что та «бросила ее», скрывала факт ее существования от родственников и обрекла на тяжелое детство. После очередного конфликта мать выгнала N. Она вернулась в интернат. Р-ва и Ц-ва продолжали помогать N, временами она жила у них дома. Ей помогли устроиться на курсы поваров, которые N окончила, устроиться на работу, получить комнату в общежитии (временное вселение). В 1999 г. N работала в детском санатории: днем на кухне поваром, а ночью санитаркой. Говорит, что с работой справлялась, но уставала, и с детьми у нее были нормальные отношения. Сообщает, что она любит и жалеет детей, но работа была тяжелой, потому и уволилась. Согласно сведениям из Закл. СПЭ от 21.05. 2009 г., в период работы в детском комбинате работать не хотела, заставляла других выполнять ее обязанности, отказалась от работы санитарки, грубила, обзывала всех. В период с 2001 г. отмечено стремление к лидерству, часто отпрашивалась к родным, хотела жить самостоятельно, заявляла, что хочет иметь семью, при этом оставалась конфликтной, грубой. С 1990 г. по 2002 г. в психиатрических больницах не лечилась.

Ц-ва занималась с N индивидуально, но N хотела и требовала более длительных занятий. Учительница, объясняла, что у нее нет возможности заниматься дольше, что она на пенсии и не очень здорова, и у нее семья. «Но я не хотела это понимать, я требовала больше, начала грозиться, что порежу вены, пришла к ее дому с ножом и говорила, что порежу себе вены, но делать этого не собиралась, думала она испугается и сделает как я хочу, а попала в психушку». По сведениям из заключения СПЭ от 21.05. 2009 г., в 2002 г. впервые отмечено неадекватное поведение N по отношению к Ц-вой. N стала навязчивой в отношении Ц-вой, требовала проводить с ней занятия еще и еще, требовала к себе повышенного внимания. При несогласии с чем-то начинала кричать, причитать, жалеть себя. Писала предсмертные записки и подбрасывала под дверь дома Ц-вой, при этом продолжала ходить на работу, ночевала в своей комнате. Старалась на работе вести себя правильно, чтобы никто не догадался о ее болезни. Перед госпитализацией N стала особенно настойчивой, приходила к дому Ц-вой, стучала в окна, двери, просила, чтобы ее выслушали, на уговоры не реагировала. Затем явилась с ножом, угрожала, что перережет себе вены, но сын учительницы вызвал скорую медицинскую помощь, и N госпитализировали в ОПБ. В больнице она находилась с 12.09.2002 г. по 02.10.2002 г. с диагнозом: «Параноидная шизофрения, депрессивно-параноидный синдром». В психическом статусе отмечено, что сознание не помрачнено, правильно ориентирована, переживала о госпитализации, заявляла, что только хотела напугать воспитательницу, не думала, что так все будет. Была эмоционально лабильна, плакала, причитала, просила выписать ее домой. Суицидальные мысли отрицала. При психологическом исследовании выявляла резкое снижение мнестических функций, признаки интеллектуального снижения, эпизодические соскальзывания, склонность к конкретно-ситуационным решениям, установлением паралогических связей, замедленный темп психической деятельности у эмоционально невыразительной, однообразной, некритичной к своему состоянию личности, с измененной позицией к окружающему, искаженными личностными установками, неадекватной самооценкой, значительно сниженной критичностью к своим суждениям. В стационаре был проведен курс инсулинотерапии. Выписана под наблюдение психиатра с рекомендацией приема нейролептиков. По данным медицинской карты стац. больного в этапном эпикризе указано, что «госпитализация в ОПБ с 12.09.02 по 02.10.02 – выписана с диагнозом: Умственная отсталость легкой степени без психотических расстройств (F70.09). Тогда госпитализация была связана с тем, что больная неадекватно вела себя по отношению к педагогу...».

В марте 2002 года N обратилась в Управление социальной защиты населения по вопросу получения ею жилья, как ребенок, оставшийся без попечения родителей. С 2002 г. её делом занималась Н-ва- зав. отделом управления. Она давала N, консультации по сути ее обращения. После этого N была поставлена на учет на получение собственного жилья, и ей была выделена однокомнатная квартира социального использования. 01.06.2003 г. N выбыла из дома-интерната и стала проживать самостоятельно в выделенной ей однокомнатной квартире. Соц. работник помогла ей устроиться на учебу в вечернюю школу. Так как квартира была в плохом состоянии, N отремонтировала ее, купила необходимую мебель. В течение 4 лет N училась в вечерней школе, работала на ОАО «Русское море». Она самостоятельно вела домашнее хозяйство, полностью себя обслуживала. Н-ва периодически навещала N дома, интересовалась, как она устроилась, как идут дела с учебой, работой. Отношения сначала складывались нормально.

В 2007 г. в автомобильной аварии погибли Р-ва и ее мать. N поддерживала с ними хорошие отношения и после выписки из интерната, они приезжали к ней в гости, а когда мать Р-вой перенесла операцию на тазобедренном суставе и лежала в больнице, то N в свободное от работы время дежурила у нее. N переживала гибель своих друзей, у нее понизилось настроение, ничего не хотелось делать. В этот период она решила прекратить занятия в вечерней школе и сказала об этом завучу. Когда N вновь пришла в школу, завуч сообщила ей, что звонила Н-вой, и та якобы сказала, что если N не будет учиться, а будет лежать и смотреть в потолок, то она отправит ее обратно в интернат, что N имеет инвалидность. N считала, что в школе не знали о ее «интернатском прошлом, инвалидности», сама она никогда не говорила об этом, стыдилась. После разговора с завучем она оставила учебу: «Было стыдно ходить в школу, ведь теперь все думали, что я больная, инвалид». Не отрицает, что стала встречать Н-ву у дома, шла с ней до работы, приходила к ней на работу, пыталась выяснять отношения, «хотела узнать, почему она так поступила» - всем рассказала о ней, хотел, чтобы та извинилась. Но Н-ва в ответ только грозила, говорила: «Я тебя отправлю в интернат».

Из объяснения Н-вой дознавателю ОД УВД от 6 марта 2008 г. следует, что «Первое время N вела себя адекватно, то есть обучалась в вечерней школе, и в настоящее время она где-то работает. Примерно с октября 2007 года N стала вести себя агрессивно по отношению ко мне, то есть ранее она просто звонила мне на работу, приходила ко мне и говорила, что я добрая, что она хотела бы, чтобы у нее была такая мать, затем выследила где я живу, стала встречать меня возле квартиры, вешала на дверь какие-то записки, постоянно звонила, а с октября 2007 г. стала меня оскорблять, говорить, что я пытаюсь отнять у нее квартиру....». Из заявления Н-вой главному врачу ГСБ от 13.12.2007 г. следует, что ее профессиональная деятельность, была воспринята N, как личное отношение к ней. «Почувствовав поведение со стороны N по отношению к себе, как к ближайшему родственнику, которое стало проявляться в декабре 2003 года, я неоднократно объясняла ей, что никаких близких отношений дочки-матери нет и не будет, и я как все социальные работники выполняю свою работу». Беседы результатов не дали. Начиная с 2004 г. N стала преследовать Н-ву, она узнала домашний адрес и телефон последней. Звонила по телефону на работу и домой в любое время суток; встречала у дома и шла за ней до работы и всю дорогу в голос, иногда со слезами, спрашивала, почему Н-ва ее не любит, пыталась выяснять с ней отношения. С этой же целью приходила к ней на работу. Давала телефон Н-вой знакомым и соседям, чтобы они уговорили ее приехать к ней под любым предлогом (ей плохо, у нее температура). Суть всех разговоров сводилась к тому, что Н-ва считает N «необразованной, интернаткой», рассказывает всем об этом, не хочет ее видеть, разговаривать, приезжать к ней, быть ее мамой. Говорила, что она любит Н-ву - «Я так тебя люблю, сдай меня в психушку, я все равно буду тебя любить, я умру, вот тогда ты узнаешь, я все тебе завещаю»... Из заявления Н-вой следует, что такие обострения случались у N 2-3 раза в год. В связи с неправильным поведением N Н-ва 13.12.2007 г. обратилась к глав. врачу больницы с просьбой оградить ее от преследований N. Тогда же - 13.12.2007 г. Н-ва впервые подавала заявление в УВД с просьбой привлечь N Ю.С. к уголовной ответственности в связи с тем, что она мешает ее личной и профессиональной деятельности, но в возбуждении уголовного дела было отказано. 11.01.2008 г. к главному врачу ГСБ обратился начальник Управления социальной защиты населения, сообщив, что ситуация еще более усугубилась. Сотрудники Управления вынуждены сопровождать Н-ву от квартиры до места работы и обратно. Действия N несут угрозу здоровью не только Н-вой, но и сопровождающим ее лицам.

20. 12. 2007 г. участковым психиатром выдана путевка на недобровольную госпитализацию с диагнозом: Расстройство личности истерического круга? 15 января 2008 г. N была стационирована в ГПБ, на лечении находилась до 11.02.2008 г. с диагнозом: «Олигофрения в ст. легкой дебильности, психопатоподобное поведение, декомпенсация». При поступлении дежурным врачом отмечено, что «в отделении ведет себя достаточно спокойно, обвиняет сотрудников соц. защиты за то, что они отправили ее в ПБ. Отрицает то, что преследовала сотр. соц. защиты, заявляет, что «просто хотела поговорить», а ее неправильно поняли». Психическое состояние при поступлении: Охотно вступает в беседу, но о себе рассказывает коротко, т.к. считает, что окружающие ее не поймут. При упоминании о родных на глазах появляются слезы, заявляет, что мать отказалась от нее. Внешне опрятна, ухожена. Интеллект снижен. Критика к своему поведению (в отношении сотрудника соц. защиты) отсутствует. Психотических расстройств на момент осмотра не выявлено. В отделении напористая, назойлива с обращениями о выписке. Требует к себе повышенного внимания. Считает, что сотрудник соц. защиты обязан ей все делать, всем обеспечивать и все пробивать. Предлагает позвонить в соц. защиту Н-вой, предупреждает врача, что не будет есть, пока не поговорит с работником соц. защиты.. На просьбы оставить в покое Н-ву не реагирует, разубеждениям не поддается. 23.01.2008 осмотрена КЭК, отмечен: выраженный психический инфантилизм, примитивность суждений и умозаключений. Мышление конкретное, непоследовательность, отвлекаемость, некритичность к своим действиям и поступкам. 11.02.2008 г. выписана с улучшением, трудоспособность восстановлена, выдан листок нетрудоспособности, рекомендована поддерживающая терапия сонопаксом. До поступления в больницу N 4 года работа в ОАО «Русское море» упаковщицей. После выписки из ПБ на работу не вернулась. Уволилась по собственному желанию, потому что не хотела предъявлять больничный лист из ПБ, хотя «работа нравилась, и неплохо зарабатывала». N никогда не говорила на работе о своем прошлом, об инвалидности и не хотела, чтобы об этом узнали. Она продолжала встречать Н-ву, требовала от нее объяснений и извинений, обвиняла, что из-за ее действий она лишилась учебы и работы.

N хотела устроиться работать в метро. Для трудоустройства нужно было взять справку от психиатра. В начале марта 2008 г. она пришла на прием и узнала, что «в метро работать не может, т.к. состоит на учете». Была недовольна, кричала, плакала. Обвиняла Н-ву, что она поставила ее на учет. Собиралась с ней разобраться. 6 марта 2008 г. поступило заявление на имя глав. врача о неправильном поведении больной, угрозах Н-вой. В поведении была демонстративна, угрожала покончить жизнь самоубийством. В статусе отмечено, что легко аффектируется, критики к состоянию нет. В путевке уч. психиатра от 11.03.2008 г. указано, что N стационируется в соответствии со ст. 29 п. «а» Закона РФ о психиатрической помощи. 28 марта 2008 г. она была доставлена в больницу бригадой СПП по путевке участкового психиатра. В ГПБ она находилась на лечении с 28.03.2008 по 17.04.2008 г. с диагнозом «Умственная отсталость легкой степени с грубым психопатоподобным поведением». В истории болезни имеются заявления Н-вой и К-вой (сотрудница, которая провожала Н-ву из дома до работы и обратно) на имя главного врача больницы с просьбой о принудительной госпитализации N. Сообщалось, что 6 марта 2008 г. N встречала Н-ву в подъезде ее дома, в руках она держала нож и пузырек с белыми таблетками. Она угрожала самоубийством. «Затем открыла флакон (почти пустой) и взяла в рот оставшиеся таблетки. ... нанесла себе легкие порезы на запястья». Когда на лифте спустилась Н-ва, они втроем вышли из подъезда. «Увидев прохожих на улице, N аккуратно вставила нож в мусорный бак у подъезда. С воплями, угрозами, обвинениями в адрес Н-вой» они дошли до работы. N пообещала встретить их завтра и убежала. При поступлении в больницу 28.03.2008 г. в психическом статусе N отмечено, что она демонстративна, лжива, плаксива, отрицает сведения, указанные в путевке. Порез объясняет случайной травмой во время ремонта. Интеллект низкий, мышление конкретное. Отказывается подписать лист согласия на лечение. К состоянию некритична. В беседе с лечащим врачом фон настроения неустойчивый, легко аффектируется, в беседе старается преподнести себя с лучшей стороны, считает, что она пострадавшая, обиженная. Сведения из заявления отрицает. Наличие обманов восприятия отрицает. В отделении отказывалась есть больничную пищу, выпрашивает передачи у больных. В поведении капризна, демонстративна. Требует к себе внимания. Держится без чувства дистанции с мед.персоналом. Считает, что все к ней плохо относятся. Продуктивной психотической симптоматики не выявляет. На фоне проводимой терапии (аминазин, трифтазин, сонопакс, циклодол) состояние улучшилось, стала спокойной, настроение выровнялось, поведение упорядоченное. 17.04 2008 г. Хорьковой сделана инъекция Клопиксола-депо 1,0 в/м, и она выписана с рекомендацией делать инъекции пролонга раз в месяц. После выписки диспансер не посещала.

По заявлению Н-вой в отношении N было возбуждено уголовное дело, она обвинялась по ст. 119 ч. 1 УК РФ.

В рамках уголовного дела были проведены две судебно-психиатрические экспертизы. Во время АСПЭ (10.02.2010 г.) экспертные вопросы решены не были, и N была направлена на стационарную судебно-психиатрическую экспертизу в ОПБ (заключение от 21.05.2009 г.). При поступлении в ОПБ «ориентирована верно. Беседует охотно. Сразу же поставила условие: «Мне надо побыстрее, я хочу взять билеты для отдыха». Потребовала «отдельную палату», «вкусной еды», «позвонить подругам, пусть принесут еды». По поводу инкриминируемого ей деяния рассказала, что раньше с пострадавшей была в хороших отношениях: «Мы с ней дружили, я ее где-то даже любила, но потом она стала распространять обо мне порочащие слухи, я из-за этого не смогла продолжать обучение в школе». Настойчивость преследования объяснила так: «Я хотела, чтобы она призналась в распространении слухов, потому ходила за ней много раз». Считает, что пострадавшая «выдала мое прошлое», «я после этого даже не могла в глаза людям смотреть», «а если бы она призналась, что она это говорила, я бы от нее отстала». В беседе хвастлива: «Я же симпатичная, у меня все в порядке, и я не дура». Неоднократные госпитализации в различные психиатрические стационары объясняет «плохим отношением к ней педагогов». Сообщила, что имеет друга, от которого хочет родить ребенка, «но не получается, он меня обеспечивает, мы отдыхаем за границей». Выявляет рентные установки: «Пусть муж работает, а я отдыхать должна». Сразу же поставила условия: «Я здесь ничего делать не буду, хочу отдохнуть», при этом подтвердила, что не работает. В беседе выявляет некоторую торпидность, обстоятельность мышления, фиксацию на определенных моментах, отрицание негативно характеризующих ее моментов, снижение прогностических функций. Интеллект соответствует полученному образованию и жизненному опыту. Психотических расстройств не обнаруживает. Память незначительно снижена. Затрудняется в определении точности некоторых дат. … В отделении первые дни была вялой, пассивной, адинамичной, много читала, в беседе выявляла идеи превосходства, снисходительно смотрела на всех. Мышление было резонерское, витиеватое. Также обнаруживала аморфность, малопродуктивность мышления. Отрицала наличие у себя психического расстройства. Старалась скрыть факты госпитализаций в психиатрические больницы, скрывала сведения анамнеза о матери, уклонялась от ответов, либо давала паралогичные ответы. Обособляла себя от больных, держалась надменно, с превосходством. В отделении напориста, требовательна, держалась высокомерно, от труда уклонялась, пыталась опекать больных, выявляя своеобразие выбора. … Была вязкой, обстоятельной, торпидной, конкретной, стеничной в отстаивании своих интересов. Запросы всегда завышены: «Я хочу хорошо жить». При этом была олигофазичной, речь бедная, читала с трудом, по слогам, писала медленно, с грубыми ошибками. На просьбы написать что-нибудь просилась выйти, находила больную и заставляла написать за нее. Обнаруживала лживость, склонность к самостоятельному, порой неадекватному решению проблем. Была бесцеремонной, без разрешения заходила в кабинет заведующей с личными категоричными просьбами: «перевести в другую палату», «назвать день экспертизы», «позвонить знакомым», чтобы ей «привезли продукты, вещи». На замечания практически не реагировала. Эгоцентрически сосредоточена на собственных проблемах, упряма, ригидна, постоянно стремиться повысить значимость в глазах окружающих, при этом выявляла примитивность суждений, инфантильность, которые были нацелены на удовлетворение своих потребностей. Мышление непоследовательное, порой паралогичное. Была негативистична, отказывалась от ответов на некоторые вопросы, особенно отрицательно ее характеризующие, давала корректируемые аффективные вспышки, отказывалась от посещения врачей, например, гинеколога». Было проведено экспериментально-психологическое исследование, результаты которого выявляют: «при низком словарном запасе, слабой сформированности автоматизированных навыков умственной деятельности, низком запасе школьных и бытовых знаний и представлений наряду с конкретным уровнем решения задач можно отметить низкое качество ряда ответов, выделение слабых, латентных признаков предметов и объектов в ряде случаев, трудности установления логических связей на вербально-понятийном уровне со слабой ориентацией на контекст рассказа, элементы разноплановости. Трудности оперирования условными смыслами и абстрактными понятиями с нечеткостью, расплывчатостью суждений. Трудности распределения и концентрации внимания, трудности сосредоточения. Личностные особенности испытуемой, характеризуются активностью, спонтанностью поведения, интравертированностью, эгоцентрической сосредоточенностью на собственных проблемах, обидчивостью, индивидуалистичностью, упрямством, категоричностью, субъективизмом в оценке окружающей действительности, ранимостью в свой адрес, желанием повысить свою значимость в глазах окружающих, убежденностью в реалистичности своих надежд, высоким уровнем притязаний, стеничностью в отстаивании собственного мнения, непереносимостью ….». В результате стационарной СПЭ комиссия сделала заключение, что «N страдает хроническим психическим расстройством в форме параноидной шизофрении. Об этом свидетельствуют данные анамнеза, медицинской документации, материалы уголовного дела о наследственной отягощенности испытуемой, о наблюдавшихся у нее с детства преморбидных особенностях в виде шизоидных черт характера, склонности к неврозоподобным расстройствам (неопределенные страхи). В пубертатном периоде присоединились аутохтонные колебания настроения с суицидальным поведением, развитие стереотипий, вычурности мимики и походки, присоединились обманы восприятия, слышала «голоса», испытывала страхи, видела чудовищ, которые «тянули к ней щупальца». В последующем сформировались сверхценные патологические идеи преследования, особого значения, вредительства, которые углублялись и расширялись до уровня патологических идей, бреда отношения, преследования, отмеченные в медицинской документации, послужившие поводом для многочисленных стационирований. Постепенно нарастали негативные расстройства с эмоциональным оскудением и выраженным изменением личности. Данные настоящего психиатрического освидетельствования выявили у испытуемой характерные для шизофрении признаки расстройства мышления (резонерство, соскальзывание, паралогия, непоследовательность), бредовые идеи (величия, особого значения), эмоционально-волевые расстройства (амбивалентность, неадекватность, монотонность, стеничность), а также отсутствие критического осмышления своего состояния и сложившейся судебной ситуации.. Как страдающая хроническим психическим расстройством не могла осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. В настоящее время она также не может осознавать фактический характер своих действий и руководить ими, защищать свои права и законные интересы в уголовном судопроизводстве. С учетом психического состояния испытуемой (повторные агрессивные действия в адрес конкретных лиц, отсутствие критики к своему состоянию и поведению) представляет особую общественную опасность, нуждается в применении принудительных мер медицинского характера – направление на принудительное лечение в психиатрический стационар специализированного типа с интенсивным наблюдением».

После проведения экспертизы N была переведена из ОПБ на лечение в ГПБ, где находилась с 09.06.2009 по 14.09.2009 г. с диагнозом: Шизофрения параноидная форма, непрерывное течение. Паранойяльный бред. «В отделении крайне навязчива, неуправляема, самовольна. Категорически отказывается от принятия больничной пищи, выпрашивает, ворует чужие передачи, нагло ест их, «а вы думаете, я буду есть ту бурду». На замечания не реагирует. При попытке наладить с ней ровные отношения сразу же привязывается, ходит по пятам, просит «взять ее в дочки», слащаво говорит комплименты... , но как только услышит то, что ее не устраивает, сразу аффектируется, озлобляется, начинает оскорблять. Категорически отказывается от лечения, грозит расправой мед. персоналу. «Я пойду к Н-вой, отдам ей квартиру, зимой буду ходить раздетой и умру от пневмонии». Разубеждениям не поддается. Постоянно звонила своему адвокату, требовала «скорее разобраться», «забери меня отсюда, я больше тут не могу». Крайне негативно относится к заведующей стационаром, обвиняет ее в сговоре с Н-вой, оскорбляет, угрожает расправой». 4 августа 2009 г. мировой судья выносит Постановление о прекращении уголовного дела и об отказе в применении принудительных мер медицинского характера. 10 августа 2009 г. Н-ва подала аппеляционную жалобу на это постановление. 15 августа, находясь в больнице, N узнала об этом, после этого состояние ее изменилось. Была возбуждена, грозилась суицидом. «Убью себя, и тогда эта Н-ва успокоится». Грозила разбить все окна в стационаре после выписки, угрожала персоналу. Злилась на безразличное к ней отношение, старалась обратить на себя внимание, вызывала на контакт, провоцировала конфликты.. Не давала проводить обходы и осмотр больных, встревала в разговоры... 25 августа N совершила побег из отделения. 26.08.2009 г. было дано сообщение о побеге начальнику ОВД. 2 сентября 2009 г. N доставлена в больницу милицией. При поступлении возбуждена, высказывает угрозы в адрес соседей, которые сдали ее, в адрес сотрудника соц. защиты Н-вой. Заявляет, что она со всеми разберется. Держится грубо, цинично. Сопротивляется осмотру. В отделении была раздражительна, злобна, отрицательно настроена к врачам и Н-вой. Наличие «голосов» отрицала. 08.09.была возбуждена, агрессивна, применялась фиксация. На фоне лечения состояние быстро улучшилось. 11.09.2009 г. в дневниковой записи отмечено, что «поведение правильное, упорядочена. Выполняет указания мед. персонала. Строит реальные планы на будущее. Бредовых идей к работнику соц. защиты нет, появилась частичная критика». В ГПБ находилась до 14.09.2009 г. с диагнозом: Шизофрения параноидная форма, непрерывно-прогредиентное течение, паранойяльный бред. 14.09.2009 г. выписана в удовлетворительном состоянии. После выписки лечения не получала, жила самостоятельно, полностью себя обслуживала. Встреч с Н-вой не искала и не видела ее. Полгода работала на «маянезной» фабрике, но уволилась, так как стали болеть ноги, подрабатывала няней - ухаживала за больным ребенком. Из перенесенных заболеваний отмечает, что в 1990 г. оперирована по поводу деформации первых пальцев стоп, аппендэктомия в детстве. Месячные с 14 лет, регулярно, гинекологически здорова, беременностей не было. Злоупотребление алкоголем отрицает, не курит.

7 сентября 2009 г. аппеляционная жалоба Н-вой оставлена без удовлетворения. 22.09.2009 г. управление социальной защиты населения подает заявление в городской суд N -кой области о признании N недееспособной. В заявлении указано, что N «состоит на учете в отделении по оказанию психиатрической помощи населению с диагнозом: Олигофрения, психопатоподобное поведение, декомпенсация с 1985 г. .... Поведение N вследствие заболевания носит агрессивный характер, она страдает бредовыми идеями, склонна к преследованию». По факту агрессивных действий N 06.03.2008 г. возбуждалось уголовное дело, в ходе расследования было проведено две судебно-психиатрических экспертизы. Выводы комиссий экспертов говорили о том, что N не понимает значения своих действий и не в состоянии ими руководить и давать показания о своих действиях. «Заболевание лишает N возможности вести самостоятельную жизнь, она представляет социальную опасность и опасность для себя лично, нуждается в установлении над нею опеки. .... N является сиротой, родственников не имеет. Признание N недееспособной необходимо для направления ее в интернат соответствующего типа».

1 октября 2009 г. судья выносит определение о назначении по делу судебно-психиатрической экспертизы в порядке подготовки к судебному разбирательству. Экспертизу поручает произвести экспертам Центральной психиатрической больницы Федерального Управления МЗ РФ. 18 января 2010 г. судебное дело возвращено экспертным учреждением в суд без исполнения определения суда, т.к. явка подэкспертной N не обеспечена. 19 февраля 2010 г. состоялось судебное заседание по гражданскому делу. Из протокола судебного заседания ясно, что с октября 2009 г. ни заявитель, ни сотрудники УВД, ни представитель заинтересованного лица из ЦГБ N не видели, но говорят о ее социальной опасности, необходимости принудительного лечения и принудительной доставки на экспертизу. Самой N на заседании суда не было. 19 февраля 2010 г. вынесено определение о принудительном направлении N на СПЭ. 22.03.2010 г. в суд поступило заявление от N с просьбой «возобновить производство по гражданскому делу по заявлению МСЗН и провести судебное заседание по назначению экспертизы в моем присутствии». 5 апреля 2010 г. состоялось судебное заседание, на котором присутствовала N и ее представитель К. 6 апреля 2010 г. суд вынес Определение о назначении по делу СПЭ, поручив ее производство экспертам «Независимой психиатрической ассоциации России». В гражданском деле материалов о социальном положении N в настоящее время не имеется. Из уголовного дела следует, что N ранее к административной ответственности не привлекалась. На учете в городском наркологическом диспансере не состоит. В гражданском деле представлен Акт обследования материально-бытового положения от 19.01.2010 г., из которого следует, что комиссия в квартиру не попала, по сведениям прошлых посещений указано - «Квартира отремонтирована, мебель новая».

20.04.2010 материалы дела переданы в НПА России. Но 6 мая 2010 г. N была стационирована в ГЦБ в недобровольном порядке. На комиссию представлена медицинская карта стационарного больного, из которой следует, что N находилась на лечении с 05.05.2010 г. по 07.06.2010 г. Госпитализиция в недобровольном порядке, подтверждена Решением городского суда от 07.05.2010 г. Из катамнеза следует, что N после последней выписки из стационара диспансер не посещала, поддерживающего лечения не получала. «Состояние ухудшилось весной 2010 г.: стала злобной, конфликтной. Угрожала расправой соседу, обвиняла его в сексуальных домогательствах», нападала на его жену в присутствии малолетнего ребенка. Сосед написал заявление на имя заведующего ЦГБ с просьбой о принудительном лечении N, в связи с «ее социально опасным поведением и неадекватными хулиганскими действиями», заявление подписали и другие жильцы дома. В психическом статусе N при поступлении в больницу отмечено, что она напряжена, подозрительна, считает, что ее несправедливо стационировали, угрожает «разобраться и с врачами и с судьями». Заявляет, что сосед специально оклеветал ее, т.к. она отказывалась сожительствовать с ним. Заявляет, что это он избивает и истязает ее, хочет завладеть квартирой. Речь монотонная, высказывания лишены эмоциональной окраски, мышление непоследовательное, суждения примитивные, паралогичные. Запас знаний, представлений скудный, в практических вопросах ориентирована достаточно. В отделении ничем не занята, держится обособленно, постоянно делает замечания персоналу, активно сопротивляется лечению. Угрожает врачу и медперсоналу. Все внимание акцентировано на «мести своим обидчикам» - соседу, врачам, соцработникам, которые «испортили ей жизнь». «В процессе лечения нормализовалось настроение. Стала мягче, приветливее. Сутяжные и бредовые идеи поблекли, потеряли свою актуальность. Планы на будущее связывает с трудоустройством, устройством личной жизни. 03.06.2010 г. представлена на КЭК, которая пришла к заключению, что данных за недобровольное удержание в психстационаре в настоящее время нет, может быть выписана под активное диспансерное наблюдение и поддерживающее лечение пролонгами: галоперидол-деканоат по 1 мл в/м в месяц. Из отделения выписана самостоятельно. Диагноз: Шизофрения параноидная форма эпизодическое течение ближе к непрерывному с нарастающим эмоционально-волевым дефектом. Паранойяльный синдром».

После выписки из больницы N сразу сообщила об этом своему представителю в суде, и были согласованы дата и время проведения АСПЭ в НПА России.

На экспертизу явилась вовремя. Первоначально Хорьковой Ю.С. проведено экспериментально-психологическое исследование с использованием теста Роршаха, методик «запоминание 10 слов», «пиктограмма», «простые аналогии», «классификация», толкования пословиц, тест самооценки.

Смысл исследования понимает. Старается произвести лучшее впечатление. Все свои ошибки объясняет тем, что ее этому не учили, она не знала, у нее образование только три класса. «Если бы со мной кто-нибудь занимался, я так хочу…». Словарный запас ограничен. Мнестические способности в норме. Кривая запоминания: 8-9-9-9, в отсроченном воспроизведении называет 7 слов. При запоминании демонстрирует выраженную неустойчивость активного внимания, многократно повторяет одни и те же слова, отвлекается. Опосредование затрудняет процесс запоминания: из 10 предъявленных понятий правильно воспроизводит только два (семья, дружба), еще в одном случае воспроизводит не полностью («праздник» вместо «веселый праздник»), в нескольких случаях описывает то, что нарисовала («полоть грядку» вместо «тяжелая работа», «похвастался, доброе дело сделал» вместо «смелый поступок», «кушать хочет ребенок» вместо «голодный ребенок»), в остальных случаях вообще не может вспомнить, какое выражение ей предъявляли, поскольку рисунок связан с понятием очень отдаленно. На выражение «вкусный ужин» собирается нарисовать «ротик или желудок» и впоследствии не может вспомнить предъявленное выражение. Конкретные образы чередуются с достаточно обобщенными. Так, на выражение «веселый праздник» рисует шарик и торт со свечками, при этом думает, какой именно торт нарисовать: «Торты ведь бывают разные, можно и круглый нарисовать, но это мне трудно». В то же время на слово «дружба» рисует двух людей, держащихся за руки, на слово «семья» - 3 человека – «мама, папа и ребеночек». Рисунки очень примитивные, схематичные, соответствуют уровню ребенка младшего школьного возраста, не упорядочены, хаотично разбросаны по плоскости листа, нарисованы в разных проекциях. Графика свидетельствует об органической патологии. При выполнении задания «Простые аналогии» демонстрирует ограничение объема внимания и трудности его распределения, непонимание смысла задания, неспособность действовать в соответствии с инструкцией даже при помощи экспериментатора. В то же время с заданием на классификацию справляется самостоятельно, выделяя группы по обобщенному признаку, с помощью экспериментатора дает им правильные названия. На втором этапе испытывает трудности при объединении групп, сама обращается за помощью («Вы мне подскажите») и в результате справляется с заданием. Толкование пословиц вызывает серьезные трудности, хотя в некоторых случаях правильно передает условный смысл. Плохо дифференцирует свои качества, затрудняется в самооценке, говорит, что ей свойственно «делать добро». Из отрицательных качеств упоминает неграмотность и упрямство. В тесте Роршаха выявляется выраженное снижение и обеднение психической продуктивности (14 ответов вместо 30, половина из которых дается по облегченному типу, отсутствие сложных комбинированных образов, однообразие используемых содержательных категорий), резкое снижение уровня категориальной четкости познавательных процессов (54% вместо 70+5), снижение аналитических способностей, ригидность мышления (ни одного образа с опорой на движении), резкое снижение реалистичности (индекс реалистичности 2 вместо 6-7). В эмоциональной сфере выявляется снижение контроля эмоций, напряженность в межличностных отношениях (ни одного человеческого образа в тесте Роршаха), тенденция идти навстречу опасности (ответы по ахроматическому цвету). Таким образом, экспериментально-психологическое исследование выявило выраженные трудности интеллектуальной деятельности и снижение психической продуктивности (конкретность мышления, бедность ассоциаций, трудности установления логических связей, снижение категориальной четкости познавательных процессов, снижение целенаправленности, трудности распределения внимания) у примитивной ригидной личности с эмоциональной неустойчивостью, неадекватной самооценкой и снижением реалистичности. Нарушений мышления и изменений личности, характерных, в первую очередь, для шизофрении, не обнаружено.

Клиническое исследование психического состояния. Сознание ясное, полностью ориентирована. Одета опрятно, нарядно, аккуратно причесана, за внешностью следит, держится скромно. На комиссию пришла на 20 минут раньше, сообщила о своем приходе и села в коридоре терпеливо ждать вызова. Во время исследования, которое в общей сложности длилось 6 часов, поведение упорядоченное, спокойна, понимает, что находится в ситуации обследования, старается произвести хорошее впечатление. Во время беседы держится спокойно, доброжелательно. Словарный запас невелик, иногда затрудняется в подборе нужного слова. В суждениях часто легковесна, инфантильна. Старается представить себя в лучшем свете, не говорит о себе плохо. Сведений о раннем детстве не знает, но когда говорит о матери, о том, что ее бросили, о жизни в интернате, на глазах появляются слезы. Когда, ссылаясь на представленные судом документы, врач пытается обсудить и выяснить ее поведение в школьные годы, говорит, что не помнит или отрицает неправильное поведение. Рассказывает, что с детьми в интернате обращались жестоко, часто наказывали, а ее так надолго помещали в психиатрические больницы, что она и не понимала, где ее дом, в интернате или в больнице. Говорит, что ей не хочется и не надо об этом вспоминать, но в интернат она никогда больше не вернется. К матери относится холодно, обижена на нее. О старшей сестре и брате говорит тепло, с улыбкой, поддерживает с ними отношения, сожалеет, что сестра сейчас подолгу живет в Дагестане. Пытается оправдать свое поведение в отношении Н-вой, критика к нему формальная, говорит: «Я больше так не буду». Рассказывает, что после смерти Р-вой и ее матери ей было очень плохо, ничего не хотелось, и она решила прекратить учебу в школе, и в то же время заявляет, что не смогла продолжить образование, так как в школе стали известны факты ее жизни, которые она скрывала, и о которых рассказала Н-ва. Категорически отрицает сведения, что винила Н-ву в гибели близких ей людей, объясняет, что это был несчастный случай, и Н-ва не могла иметь к этому отношения. Не отрицает, что постоянно встречала Н-ву у дома и на работе, навязчиво сопровождала ее, требовала к себе внимания, что пришла к ней с ножом. Хотела добиться от нее объяснений и извинений в разглашении фактов ее биографии, но та только грозила ей психиатрической больницей, и ее положили в «психушку», а после этого ей пришлось оставить работу. Продолжает считать, что это произошло в основном из-за действий социального работника, а не из-за ее неправильного поведения, не видит в нем ничего особенного, говорит, что «не угрожала ей, а говорила, что себя порежу, думала, добьюсь своего, но не резала. Я не глупая, чтобы себе вредить». В доказательство показывает руки, на которых нет шрамов. Хотя признает, что своим поведением не добилась желаемого, а только пострадала и «нажила неприятностей», но особо по этому поводу не переживает. Говорит, что сейчас с Н-вой не встречается. К судебной ситуации относится без должной критики, не печалится по этому поводу. Говорит, что смогла найти себе хорошего защитника, и он защитит ее интересы в суде. Себя психически больной не считает и думает, что дело решится в ее пользу. Рассказывает, что при первом стационировании в психиатрическую больницу врач обманным путем добилась от нее подписи о согласии на обследование и лечение - «не дала прочитать, что подписывала, сказала тебе это не нужно, мы тебя сразу выпишем, а сами продержали три недели». После выписки юрист объяснил ей правила госпитализации в ПБ и при повторном стационировании она уже не подписала согласие на госпитализацию, но суда все равно не было, объясняет, что «закон нарушили». Говорит, что после проведения стационарной экспертизы ее тоже незаконно сразу перевели в больницу, объясняет почему, ссылается на объяснения юриста. В поведении черты инфантильности, некоторой демонстративности, старается понравиться, польстить врачу и психологу, которые работали с ней до комиссии. На вопрос «как она справилась с заданиями?» отвечает, что справилась не очень хорошо, а иногда совсем не справилась, но не огорчается по этому поводу. Критика к себе и своим способностям снижена, самооценка завышена. О планах на будущее говорит, что хотела бы иметь семью, ребенка, если, конечно, сможет родить, потому что ей уже 33 года, а не было ни одной беременности. Имеет молодого человека, но он не имеет своего жилья, зарабатывает немного. Говорит, что ее обещали познакомить с другим молодым человеком, и она согласна, так как хотела бы иметь возможность выбрать в мужья более «перспективного» (это слово долго подбирает и произносит с ошибками). Себя характеризует, как хорошую хозяйку, говорит, что она хорошо готовит, чистоплотная, любит детей. Сообщает, что завтра идет устраиваться на работу, будет упаковщицей карнизов. Работа простая, но беспокоится, выдержит ли физически, потому что после увольнения из «Русского моря», где работа была сидячей, полгода работала на «маянезной» фабрике, но ушла, так как приходилось по 12 часов работать на ногах, а «ноги у меня больные, быстро уставала, из-за этого и ушла». Поэтому договорилась, что один день отработает как пробный и, если ее все устроит, тогда уже будет оформляться по трудовой книжке. Сожалеет, что в судебном деле нет ее трудовой книжки, потому что «говорят, что я все это время не работала, а это не так». Рассказывает, что в больнице медсестры хорошо относились к ней и готовы свидетельствовать за нее в суде. И после выписки из ПБ в 2009 г. она подрабатывала сиделкой у одной из медсестер больницы, сидела с ее больным ребенком. В бытовых вопросах ориентирована достаточно хорошо, неплохо усвоила разъяснения юриста по вопросам, касающимся психиатрии. Интеллект и память снижены и слабо дифференцированы. Выражена эгоцентричность. Круг интересов ограничен бытом, своим устройством в жизни. Мышление конкретное и конкретно-ситуационное, расстройств мышления по эндогенному типу не выявлено. Продуктивной психотической симптоматики, агрессивных и суицидальных тенденций поэкспертная не обнаружила.

Обобщая изложенные данные, следует отметить, что N с момента рождения воспитывалась без матери, тяжелой алкоголички, отказавшейся от нее. Физически была хорошо развита, но программу даже вспомогательной школы усваивала с трудом, отличалась выраженным упрямством, лживостью, вспыльчивостью, жестокостью, конфликтным поведением, постоянно срывала уроки, не поддавалась коррекции. На протяжении жизни многократно помещалась в психиатрические больницы, ей 10 раз выставлялись психиатрические диагнозы, фактически варьирующие две диагностические версии: олигофрения с психопатоподобным синдромом и параноидная шизофрения.

Впервые в 8-летнем возрасте (02-07.1985)- осложненная олигофрения в степени дебильности.

В 9 лет в течение 10 месяцев снова в ПБ: олигофрения в степени дебильности, осложненная психопатоподобным синдромом.

В 12-13 лет в течение 15 месяцев (16.10.1988-17.07.1990) лечилась с диагнозом «Шизофрения, детский тип с полиморфной симптоматикой, олигофреноподобный дефект».

В 14-15 лет в январе 1991 г. отмечался эпи-припадок, а в декабре 1992 г. эпи-статус .

В 22 года – олигофрения в степени имбецильности.

В 25 лет – параноидная шизофрения, депрессивно-параноидный синдром.

В 31 год – умственная отсталость легкой степени без психотических расстройств.

И спустя месяц – умственная отсталость легкой степени с грубым психопатоподобным поведением.

В 32 года (21.05.2009) – стационарная СПЭ в МО ПБ № 2 им. Яковенко – шизофрения, параноидная форма, непрерывно-прогредиентное течение. Паранойяльный бред.

В 33 года – параноидная шизофрения, эпизодическое течение ближе к непрерывному с нарастающим эмоционально-волевым дефектом, паранойяльный синдром.

Тяжелый алкоголизм матери и воспитание без матери в детских учреждениях привели к педагогической запущенности, а терапия нейролептиками в течение 5 месяцев в 8 лет, в течение 10 месяцев в 9 лет и 7,5 месяцев в 12 лет, вызвала, как сейчас видно из целостной траектории психических расстройств, лекарственную дискинезию с функциональными наслоениями в виде истерических гиперкинезов (непроивольные стереотипные вычурные движения конечностей и мышц лица), принятых за шизофренические двигательные расстройства. Это подтверждается тем, что уже на следующий год после этого отмечался эпилептический припадок, а спустя еще год эпи-статус, которые были явно связаны с «нейролептической терапией без корректоров», что было тогда же отмечено и начато лечение люминалом (!). В этом контексте характер обманов восприятия, когда 11-летняя подэкспертная «говорила о каких-то чудовищах, которые протягивают к ней черные лапы, слышала их «голос» со стороны», свидетельствует о том, что это не истинные слуховые галлюцинации, а грезоподобные фантазии.

Судебно-психиатрическая экспертиза в ОПБ в 2009 г. характеризуется грубым противоречием между подробным клиническим описанием и экспериментально-психологическим исследованием, которые на редкость однозначным образом свидетельствуют об интеллектуальном снижении, и выставленным диагнозом параноидной шизофрении. Последний обосновывается совершенно произвольно без учета данных констатирующей части и основных положений психиатрии. Так, эксперты начинают с утверждения, что у подэкспертной с детства наблюдались шизоидные черты, что противоречит всем имеющимся описаниям, и что как давно установлено, не коррелирует с заболеванием шизофренией. То, что подэкспертная слышала «голоса», было засвидетельствовано только однажды в 1988 году и явно не корректно. Далее эксперты пишут, что у подэксперной «сформировались сверхценные патологические идеи преследования, особого значения, вредительства, которые углубились и расширились до уровня патологических идей, бреда отношения, преследования, послуживших поводом для многочисленных стационирований». В этом отрывке содержатся две фундаментальных ошибки: сверхценные идеи не переходят в параноидные, а многочисленные стационирования были связаны не с отмеченной психопатологической симптоматикой, а с шантажным поведением и патологической прилипчивостью, свойственной органикам. Эксперты пишут о выявленных ими «характерных для шизофрении расстройствах мышления и бредовых идеях», однако это не соответствует клиническим и экспериментально-психологическим данным, описанным в констатирующей части заключения. Эксперты часто противоречат сами себе. Так, в одном месте они указывают, что подэкспретная в отделении «много читала», а спустя 8 строчек – «читала с трудом по слогам». Пишут, что была «вязкой, обстоятельной, торпидной, конкретной», «речь бедная» и тут же «мышление резонерское, витиеватое». Такие квалификации, контрастирующие с общим стилем личности подэкспертной, требовали обязательных конкретных примеров, без которых смазывается коренная разница витиеватости и резонерства дебила и шизофреника. Между тем, данные приводимого очень выразительного экспериментально-психологического заключения совершенно однозначно свидетельствуют о дебильности подэкспертной. Эксперты без всякой критики пишут о суицидальности подэкспертной, хотя многочисленные описания свидетельствуют о ее чисто демонстративном характере. Что касается эмоционально-волевых нарушений, то все они – «амбивалетность, неадекватность, монотонность, стеничность» - неспецифичны. Это касается и снижения критики. Наконец, диагнозу «непрерывно прогредиентная форма шизофорении» противоречит тот факт, что вторая группа инвалидности в 2002 года была заменена на третью группу, а из ПБ больная всякий раз выписывалась в удовлетворительном состоянии. Характерно, что интеллектуальное снижение в этом заключении даже не упоминается. Эксперты оценили N как представляющую «особую общественную опасность» и нуждающуюся в «принудительном лечении в психиатрическом стационаре специализированного типа с интенсивным наблюдением». Этот предельно гиперболический вывод противоречит реальному поведению N на протяжении всей ее жизни (до данной СПЭ и после нее), а также рекомендациям Минздрава РФ «О порядке применения принудительных и иных мер медицинского характера в отношении лиц с тяжелыми психическими расстройствами, совершивших общественно опасные деяния» (23 июля 1999 г. N 2510/8236-99-32), согласно которым «применение данной принудительной меры медицинского характера следует рекомендовать преимущественно лицам:    а) с хроническими психическими расстройствами или слабоумием, обнаруживающим тенденцию, обусловленную клиническими проявлениями заболевания и (или) преморбидными личностными особенностями, к совершению повторных тяжких или особо тяжких общественно опасных деяний, особенно насильственного характера;  б) с хроническими психическими расстройствами или слабоумием, обнаруживающим в силу клинических проявлений заболевания и (или) преморбидных личностных особенностей упорные антисоциальные тенденции, проявляющиеся в многократных общественно опасных действиях, а также в грубых нарушениях больничного режима по данным прежних стационирований (нападения на персонал, побеги, инициирование групповых беспорядков), если указанные нарушения поведения делают невозможным проведение показанных им лечебно реабилитационных мероприятий в условиях применения других принудительных мер медицинского характера». Ни один из этих пунктов не подходит к N.

Таким образом, на протяжении всей жизни, начиная с 8-9 лет, у N сохранялся однотипный рисунок поведения, обострявшийся по ситуационным поводам по однотипному сценарию, характерному для олигофренов. В силу повышенных обидчивости и конфликтности у стеничной личности, склонной к фиксациям, прилипчивости, назойливости, ригидности, ее упорное преследование обидчиков легко производило впечатление бредоподобных образований, но никогда не заходило дальше сверхценный идей у примитивной личности. Параноидный бред никогда не вырастает из сверхценных идей и имеет совершенно другую внутреннюю структуру, не связанную с интеллектуальным снижением. Здесь же мы видим характерную для подросткового возраста мстительность у инфантильной интеллектуально сниженной стеничной личности. Можно вполне доверять ее заявлениям относительно Н-вой, что если бы она призналась, что разглашала факты ее биографии и извинилась, «я бы от нее отстала».

Ярко представленные демонстративные иждивенческие рентные установки, характерное шантажное поведение с угрозами самоубийства многократно обнаруживали отсутствие непосредственной опасности для себя и для окружающих. Быстро привязываясь к тем, кто о ней заботился, и назойливо предлагая «взять в дочки», встречая отказ, N продолжала активно домогаться своей цели и преследовала людей, с которыми первоначально сближалась и которые заботились о ней и много для нее сделали, но от которых она постоянно требовала все большего и большего. Легко понять тех, кто стал мишенью ее домогательств, но определенные периоды (например, с 1990 по 2002 гг.) ее самостоятельной жизни убеждают, что она не является человеком, который не понимает значение своих действий и не может руководить ими. Многократно, вплоть до самого последнего времени, после очередного курса терапии она восстанавливалась и вполне удовлетворительно компенсировалась. Несомненно, что подэкспертная нуждается в диспансерном наблюдении и регулярном приеме в течение не менее года пролонгов нейролептиков (один раз в месяц), а затем корректоров поведения, что осуществимо в амбулаторном порядке.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ. На основании вышеизложенного комиссия приходит к выводу, что N страдает умственной отсталостью легкой степени с психопатоподобным синдромом органического генеза (F 70.1), который в настоящее время в результате проведенного лечения находится в состоянии компенсации. Тем самым мы фактически подтвердили диагноз, выставленный N в 1985-1986 гг. и повторно в 1998 и 2008 гг.: «олигофрения в степени дебильности, осложненная психопатоподобным синдромом». В результате проведенного клинико-психопатологического исследования и экспериментально-психологического исследования данных за наличие параноидной шизофрении не выявлено, не обнаружено также никаких признаков прогредиентного течения и формирования дефекта (ответы на 1 и 2 вопросы суда).

Заявление о признании N недееспособной не содержит сведений, которые подтверждали бы ее неспособность проживать самостоятельно. В заявлении отмечено, что «Заболевание лишает N возможности вести самостоятельную жизнь, она представляет социальную опасность и опасность для себя лично». Декомпенсация психопатоподобной симптоматики у N, которая наступила после психотравмы (гибель близких ей людей), как это часто бывает при олигофрении, привела к конфликту с социальным работником (в силу застреваемости, торпидности, конкретности мышления, выяснение отношений с Н-вой приобрело для N сверхценное значение, но никогда не достигало уровня бредового расстройства), временной дезадаптации в социально-трудовом отношении, она оставила учебу, работу. Психопатоподобное поведение приняло еще более грубый характер после недобровольной госпитализации в ПБ и возбуждения уголовного дела. Но после лечения и выписки из больницы в сентябре 2009 г. состояние N нормализовалось. Она перестала преследовать Н-ву, не осуществила ни одной из угроз, о которых говорила, находясь в больнице, и не думала об этом. Она самостоятельно вела домашнее хозяйство, нашла себе работу, поддерживала нормальные отношения с родными и друзьями. Нашла себе представителя для помощи ей в гражданском деле. На комиссию СПЭ она также явилась после лечения в ПБ, и поведение ее было правильным. Невысокие интеллектуальные способности и недостаточная критичность в отношении своего поведения компенсируются достаточной ориентацией в бытовых вопросах, способностью защищать свои интересы в сложных, конфликтных ситуациях посредством активного целенаправленного поиска помощи и поддержки необходимых представителей. Это служит основанием утверждать, что психическое расстройство N не лишает ее способности осознавать характер совершаемых ею действий и руководить ими. (Этот ответ на 3 вопрос суда исключает 4 вопрос). В настоящее время N не представляет опасности ни для себя, ни для окружающих и может принимать участие в судебном заседании (ответ на 5 вопрос).

Савенко Ю.С., Котиков Г.М., Цыганова В.Н., Спиридонова Н.В.