Гете и «Физиогномика» Лафатер

Гете переболел многими характерными в юности увлечениями: он занимался алхимией, изучал «чернокнижников», дружил с Лафатером.

Физиогномика, так же как графология, очевидным образом содержит в себе богатейшую информацию о личности человека, но корректно извлечь и объективизировать ее – до сих пор труднейшая, не поддающаяся полноценному решению задача.

Нельзя не увидеть, что столкновение с такими проблемами формировало научные подходы Гете. В этом отношении представляют интерес его воспоминания о Лафатере в «Поэзии и правде».

Идея Лафатера о единстве характера человека и животных с их обликом и, отсюда, об общности определенных черт поведения людей с теми животными, на которых они похожи, имеющих овечий, ослиный и т.п. облик имела первоначально успех, во многом благодаря удачно найденным и зарисованным … прототипам.

Каспар Лафатер (J.C.Lavater, 1741-1801) – протестантский проповедник, пастор церкви сиротского дома в Цюрихе, автор религиозных песнопений, поэм и драм, смело выступивший против ландфогта Цюриха, притеснявшего жителей кантона, и добившийся его смещения. Его знаменитую 4-х томную «Физиогномику» (1792) Н.М.Карамзин собирался издать в русском переводе.

Анонимная статья Гете, ратовавшая за терпимость в религиозных взглядах, восхитила Лафатера, он выяснил тогда еще неизвестное имя Гете (1772 г., накануне выхода драмы «Гетц фон Берлихинген») и написал издателю, что это «гений первой величины». А когда Гете в ответ на его просьбу прислать свой портрет послал чужой, тотчас распознал подлог. Они встретились и подружились. Спустя 10 лет книга Лафатера «Понтий Пилат» привела к разрыву. Гете писал: «В моих глазах в Лафатере высочайший человеческий разум соединился с грубейшим суеверием… он свихнулся на истории Христа и не может оправиться». «Христа он воспринимал буквально… а потом возомнил, что действительно слился с ним воедино, более того – с ним отождествился и проникся убеждением, что и в нынешнее время можно творить чудеса» .

Лафатер привлек Гете к работе над «Физиогномикой», вначале как рисовальщика, а потом редактора и даже автора ряда фрагментов, особенно относительно животных.

Гете привлекла сама идея физиогномики как «познания внутреннего человека через его внешность». Это определение Лафатера в узком смысле слова значило «науку о чертах лица и их значении», а в широком включало образ жизни и поведения, одежду и домашнюю обстановку.

Исследования включали анализ профилей (чаще теневых) с измерениями высоты носа, лба и т.д. Но даже попытки математической обработки этих данных предпринято не было. Никакой научной ценности эта работа не имела. Но отдельные фрагменты, из которых она состояла, содержали много интересных мыслей и наблюдений, будивших интерес к большому кругу явлений, не охваченных наукой, чем объясняется ее большая популярность.

Все, что относится к черепам животных, по признанию Гете, написано им. А здесь обсуждается принципиальное отличие посадки головы у человека и животных, и то, что кости определяют строение мягких тканей. Эта идея была доведена в наше время до восстановления лица по черепу (М.М.Герасимов, 1949). «Нет ничего внутри, ничего –снаружи, ибо внутреннее и есть внешнее».

«Как пробирный камень… Лафатер благодаря чистому понятию о человечестве, жившему в его душе, и острой, тонкой наблюдательности… был словно создан для того, чтобы замечать особенности отдельных людей… Лафатерово проникновение в сущность любого человека порой казалось невероятным. Общаться с Лафатером было жутковато; устанавливая физиогномическим путем свойства вашего характера, он становился истинным властителем ваших мыслей, без труда разгадывая их в ходе беседы». Однажды Лафатер, собирая пожертвования «решил никому не смотреть в лицо, а только на руки и по рукам восстанавливать образ прихожанина. Не одна лишь форма пальцев, но и то, что они выражали при опускании лепты, не ускользали от его внимания, и она рассказал мне об этом много интересного».

«Лафатер обладал невероятным упорством, терпением и выдержкой; он веровал в свое учение и, задавшись целью распространить его по всему миру, готов был лаской и кротостью добиваться того, чего нельзя было сделать силой… Он был одержим страстной тягой к действию и воздействию – я не знал никого другого, кто бы действовал так неустанно… Лафатер всех на свете хотел сделать сотрудниками и соучастниками… Он заказал множество портретов со значительных и именитых людей… Художников просил посылать рисунки, нужные ему для его цели (в частности, как они представляют себе Христа)… Он проделал огромную работу, затратил кучу денег… Но теперь, когда физиогномика должна была быть обоснована, подтверждена примерами и возведена в достоинство науки, оказалось, что ни одна таблица не говорит того, что ей следовало говорить; все они заслуживали порицания, требовали оговорок, могли считаться не удачными, а разве что допустимыми, многие же попросту зачеркивались приложенными к ним объяснениями. Для меня, всегда искавшего твердой почвы, прежде всем двинуться вперед, это была одна из самых неприятных задач, когда-либо на меня возлагавшихся… Мы прикидывали, что бы придумать поостроумнее, дабы явно негодное сделать поучительным, а следовательно, и годным…

Мы двигались в противоположных направлениях. Лафатерово различение человеческих лиц было чуждо моей натуре. Впечатление, которое человек производил на меня с первого взгляда, в известной мере, определяло мое к нему отношение… Лафатер никогда не мог перейти к обобщениям. Это было разве что собрание определенных линий и черт, даже бородавок и родимых пятен, с которыми он почему-то связывал нравственные, а то и безнравственные свойства человека. И все это в полном беспорядке, вразброс, без каких бы то ни было указаний, что к чему относится. Не чувствовалось ни писательского метода, ни художественного чутья, они являли собой лишь страстное, даже яростное изложение собственных мыслей и пожеланий.

Когда я перечитываю произведение Лафатера, оно вызывает во мне комически-веселое чувство» (Гете И.В. Собрание сочинений, т. 3 – М., 1976).