Клинический анализ судебным психиатрам уже не нужен?

В одном из областных театров случилось ЧП: ведущий актер, А-ко, зарезал двух женщин: одну потому, что она попросила об этом, другую – потому, что оказалась свидетельницей. Никто не мог поверить, что это правда, настолько трудно было представить себе этого человека хладнокровным убийцей. Но эксперты Центра им. Сербского сочли, что А-ко «мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими» и, таким образом, совершил это страшное преступление в здравом уме и трезвой памяти.

А-ко работал в театре более 15 лет и был всеобщим любимцем. Он был пластичен, музыкален, обладал огромным сценическим обаянием и пользовался популярностью как у зрителей, так и у общественности города, поскольку охотно участвовал в различных шефских и благотворительных выступлениях. Почти каждую весну, обычно в марте, с А-ко что-то случалось: он становился раздражительным, не хотел работать, без предупреждения куда-то уезжал. Бывали и попытки суицида, и странные непонятные действия вроде публичного обнажения, и агрессия в отношении жены… Несколько раз А-ко серьезно подводил театр, но ему все прощали, поскольку на нем держались многие спектакли, а когда он возвращался, то с энтузиазмом наверстывал упущенное, готов был работать день и ночь.

И вот 18 марта 2008 г. к А-ко подошла в кафе женщина, которая сказала, что хочет уйти из жизни и ищет кого-нибудь, кто согласится помочь ей. А-ко, не раздумывая, отправился к ней домой. Там они немного выпили, женщина делилась с ним горем по недавно умершему мужу и принесла кухонный нож. А-ко нанес ей множество ударов, а обнаружив в соседней комнате другую женщину, несколько раз ударил ножом и ее. Потом, сгреб со стола все, что там лежало, включая огурцы и тарелки, с окровавленным ножом, торчащим из сумки с «награбленным», выбежал на лестничную площадку. Здесь он столкнулся с сыном хозяйки квартиры, который задержал его.

Было возбуждено уголовное дело по факту убийства и хищения имущества на 14 тысяч рублей. Первые две экспертизы удостоверили реактивную депрессию на происшедшее, и А-ко был отправлен на предварительное лечение.

Последняя экспертиза, проведенная в Государственном Центре социальной и судебной психиатрии им. В.П.Сербского по выходе из депрессии, расценила подэкспертного как истерического психопата. Разнообразные серьезные факты его биографии не стали предметом ни клинического, ни психопатологического, ни клинико-психологического анализа.

Заключение написано на 14 страницах, из них описательная часть занимает 5 страниц, сомато-неврологический статус – 0,5 стр., психический статус – 2 стр., экспериментально-психологическое исследование – 2 стр., ответы на 7 заданных вопросов – 1,5 стр., остальное – общие данные.

Заключение комплексной судебной психолого-психиатрической комиссии экспертов ГНЦ им. Сербского с самого начала называет себя почему-то «первичной комплексной стационарной судебной психолого-психиатрической экспертизой», игнорируя, что с 18.04 по 16.05 2008 г. А-ко уже проходил «стационарную комплексную судебную психолого-психиатрическую экспертизу» в Костромской областной ПБ. Эксперты ссылаются на эту экспертизу, но не обратили внимание, что она была тоже комплексной психолого-психиатрической.

Повторяя тщательно собранные уже тогда сведения, эксперты проигнорировали необходимость учесть и квалифицировать принципиально важные данные, что с 8 до 14 лет у А-ко отмечались состояния с интенсивным страхом смерти, ощущением внешней угрозы, ему казалось, что в квартиру собираются проникнуть убийцы, слышал угрожающие шумы и звуки на лестничной площадке, когда оставался в квартире один, сидел, затаившись, в полной темноте с топором, изучил по каким половицам можно подойти к двери, не скрипнув ими, чтобы заглянуть в глазок. До 16 лет его беспокоил «шум» в ушах, переходящий в «шепот с четкими согласными». Такого рода психопатологическая симптоматика обычно квалифицируется как аффективно-бредовая, тем более протекающая в типичном, как в данном случае, подростковом возрасте с 8 до 14 лет и частично до 16. Характерно также, что А-ко решительно изменился по характеру: замкнутый в детстве стал очень общительным.

Более того, эксперты в грубом противоречии с приводимыми ими в описательной части заключения данными, ограничились клиническим диагнозом истерического расстройства личности, проигнорировав отмечавшиеся с юности в весенние месяцы периоды пониженного настроения с тревогой, беспокойством, бесссоницей, апатией либо раздражительностью, с резким упадком сил. Пытался преодолеть это употреблением алкоголя. Эти выраженные сезонные обострения особенно резко стали отмечаться, начиная с периода обучения в консерватории. В 1999, 2000, 2002, 2003, 2006 и явственным образом, как и прежде, в марте 2008 года они выражались в аффективном возбуждении смешанного тревожно-дисфорического, переменчивого, дискомфортного характера и сопровождались фугами, трансами, агрессией, о которых не всегда и не все помнил. А-ко в юности дважды бросал учебу и уезжал к бабушке. А потом, будучи ведущим актером театра, членом Художественного совета, в самые ответственные моменты, когда от него зависел спектакль, внезапно уезжал в другой город, неоднократно на два-три дня, несколько раз на неделю, а один раз на два месяца. Не в состоянии был дать никаких логических объяснений причинам своего отъезда. Так, нехотя рассказал, что когда весной 1999 года после употребления алкоголя очнулся в отделении милиции, ничего не помнил, а ему рассказали о его странном поведении, как он в полуобнаженном виде стучался кому-то в дверь, ударил сотрудника милиции. Это нельзя списать на простое алкогольное опьянение, так как, как правило, не пьянел и даже много выпив, производил впечатление достаточно трезвого человека, либо становился душой кампании, иногда тянуло «на высоты», забирался на дерево, на крышу здания цирка, на восьмой этаж строящегося здания.

Ставя диагноз «истерического расстройства личности», всячески акцентируя многообразные истерические черты подэкпертного, эксперты полностью игнорируют тот факт, что сколь угодно ярко выраженные истерические проявления никогда не исключают любых других психопатологических расстройств, а только зашторивают их. Они игнорируют очень здравую и вполне адекватную рефлексию подэкспертного, который, переживая чувство виновности и стремясь осмыслить происшедшее, объясняет, что давал последовательные показания лишь для того, чтобы «все логически связать, чтобы не было лишних вопросов». Между тем, именно истерическое расстройство личности в высокой мере располагает к внушающему действию опроса следователя, а депрессивное состояние облегчает и усиливает самообвинительную ноту, чему не противоречит неоднократное прямое отрицание А-ко этого факта. В депрессивном состоянии человек часто свидетельствует против себя, вопреки реальным обстоятельствам. Тяжесть содеянного – двойное убийство – неизбежно вела к жесткому допросу и отношению к обвиняемому с соответствующими действиями. Экспертами никак не комментируется упоминаемая «сломанная челюсть».

Вызывает удивление полное отсутствие клинико-психологического и клинико-психопатологического анализа самого двойного убийства, его полной бессмысленности, нелепости, отсутствие или явная искусственность мотивировки, множественность ножевых ранений (не менее 6 ударов первой жертве, не менее 14 ударов второй, «свидетельнице»), что характерно для действий, совершаемых в измененном состоянии сознания. Без тени критики и иронии говорится о «хищении», хотя из похищенной сумки выпали только огурцы, тарелки, кошелек с 10 рублями, и общий ущерб составил 14 тысяч рублей. Между тем, нелепость убийства, полное отсутствие мотива убийства совершенно незнакомых женщин противоречат этой версии следствия. Описанная картина с клинико-психопатологической точки зрения более всего соответствует «истерическим сумеркам», а «воспоминания» о совершенных действиях легко формируются в результате допроса у высоко внушаемых и самовнушаемых личностей истерического круга. Свидетельства этого мы находим в тексте «явки с повинной», написанной явно под диктовку, что видно из характерной лексики: «я нанес несколько ножевых ранений, уходя из комнаты, затем проследовал в другую комнату и нанес несколько ножевых ранений другой женщине. О том, что я совершил преступление, я осознавал… Написано без психического и физического воздействия на меня со стороны сотрудников милиции». Такие личности в высокой мере склонны к высокой пластичности и гиперпродуктивности образной ткани зрительной памяти и, таким образом, к легкому заполнению пробелов памяти правдоподобным в силу смысла целостной ситуации или активно предлагаемым содержанием. Но ни эта и никакие другие версии не обсуждаются, психологический анализ полностью отсутствует, психолог удовлетворяется формальным предъявлением тестов, тогда как в таких делах клинико-психопатологический анализ является ведущим.

Совершенное двойное убийство не выводимо ни из характера и личности подэкспертного, ни из сложившейся жизненной ситуации, ни из их сочетаний (психологическое выведение). Оно не выводимо ни из целей, которые подэкспертный преследовал, ни из ценностей, которые он исповедовал (логическое, социологическое и криминологическое выведение). Учитывая все это, а также то, что придя в себя, он дал тяжелую депрессивную реакцию на совершенное, и что совершенное им резко противоречит решительно всему, что было прежде о нем известно, - наиболее вероятным является психопатологическое выведение совершенного им убийства и так называемой кражи.

Однако, диагностическая квалификация экспертами подэкспертного опирается на отдельные фрагменты представленного ими описания – на то, что подэкспертный помнит свои действия в момент убийства, что он повторил их в следственном эксперименте, хотя этот следственный эксперимент проводился уже после того, как сразу сложившаяся естественная версия убийства создала полную и последовательную без разрывов, противоречий и трудных мест картину происшедшего, совершенно не учитывая, что отсутствуют малейшие признаки симуляции и аггравации, так характерные для истерических личностей, а наоборот, присутствует стремление здраво разобраться в происшедшем в депрессивном состоянии, а также игнорируя его профессиональные актерские навыки, связанные с легкой импровизацией любой версии.

Эксперты игнорируют очень серьезную деталь, которая никак не укладывается в их версию и свидетельствует об отсутствии ясного сознания и осмысленного характера действий в момент убийства.

Он помнит, как разоткровеннившаяся с ним о смерти своего мужа женщина, предложившая ему помочь ей уйти из жизни, пригласила его к себе домой, как она сняла три золотых кольца для имитации ограбления, как он положил их себе в карман, а потом выяснилось, что нет – засунул в носок и потом хромал из-за этого. Яловега не в состоянии понять это свое действие. «Мотивы инкриминируемого деяния внятно и последовательно объяснить не может, по его словам, он сам не понимает, как это произошло, словно это происходило не с ним, а с каким-то другим человеком. Помнит, что пили с женщиной, что она просила избавить ее от жизни, стала гадать. В этот период у него возник какой-то неопределенный страх и злость. Все дальнейшее происходило сумбурно, как в кино. Видел какие-то отрывки своей жизни, чехарду событий». Не помнит, как звали женщину. О его состоянии свидетельствует еще и такая деталь: из сумки, с которой он выбегал непосредственно после убийства, торчал окровавленный нож.

Экспертов не смущает явно искусственное вменение следователем кражи, тогда как эта конструкция ярко демонстрирует искусственность самой попытки слепить нечто непротиворечивое, рационализировать явную нелепость мотива кражи. Здесь, видимо, имела место психическая индукция со стороны женщины, искавшей утешения и не имевшей в виду буквального понимания своего стремления уйти из жизни со стороны А-ко, но вошедшей в роль этой импровизированной сцены, даже принесшей для этого длинный кухонный нож. А-ко же воспринял это буквально и действовал в состоянии суженого и измененного состояния сознания как автомат, запрограммированный на достаточно короткий алгоритм действий, вырванный из широкого контекста реальной жизни.

Эксперты никак не учитывают перенесенное А-ко депрессивное состояние, сам факт возникновения такого состояния, потребовавшего лечения, и характер этой депрессии, когда на тревожно-депрессивном фоне настроения говорил, что «нет мыслей, нет чувств, ничего нет», «говорил невпопад, зачастую крайне пространно и отвлеченно. Начав беседу с врачом, внезапно замолкает, опустив голову». Отмечал «мысли о самовозмездии каждые 10 минут». В больнице долго сохранялись стойкие и выраженные депрессивные проявления. Иногда моторная заторможенность ослаблялась, усиливались беспокойство, тревога, ажитация. При назначении антидепрессантов положительной динамики психического состояния долго не наблюдалось. Был подавлен, ни о чем не просил, ничем не интересовался, сохранялась суицидальная настроенность. Отмечал «свист в ушах, переходящий в шепот».

Психологическое исследование выявило, в частности, ригидность, негативистичность и характерные особенности мышления. «С трудом переключается, склонен к аффективному рассуждательству, речь изобилует усложненным вербальными конструкциями… В пиктограмме обращает на себя внимание обращение подэкспертного к малосущественным признакам, своеобразие нестандартных ассоциаций», «актуализация второстепенных и субъективных свойств объектов». Однако, приводимые данные обесцениваются отсутствием конкретных примеров.

Эксперты не учитывают также высоко значимую для понимания происшедшего, давнюю, с юности, но особенно с 1999 года, алкоголизацию подэкспертного, когда он оставил жену с только что родившимся ребенком, непрерывное употребление алкоголя в последнее время (регулярно полбутылки водки и бутылка пива) и значительное количество выпитого А-ко непосредственно накануне убийства (не менее 1,5 бутылок водки и не менее пяти кружек пива, начиная с 17 часов до полуночи). Очевидны проявления эпилептоидного типа алкогольного опьянения.

Со слов его гражданской жены, А-ко «вспыльчивый и очень ревнивый человек, в результате чего они часто то расходились, то сходились, дважды после незначительных ссор он демонстративно совершал суицидальные попытки, попадая в больницы, причем от 5 таблеток феназепама впал в беспамятство, был неопрятен мочой в постели, агрессивен, дрался с персоналом, сломал кровать. Был переведен из реанимации в психиатрическую больницу, откуда выписан с диагнозом «декомпенсация психопатии. Эпилепсия?». Такого рода поведение квалифицируется по Международной классификации болезней 10-ого пересмотра (МКБ-10) как пограничный тип эмоционально-неустойчивого расстройства личности.

Из приведенных данных хорошо видно, что в данном случае необходима дифференциальная диагностика. Можно думать, что в подростковом возрасте А-ко перенес шизофренический шуб, а впоследствии переносил регулярные весенние щизоаффективные обострения. Можно также думать, что у А-ко отмечалось сумеречное состояние сознания истеро-эпилептоидного генеза непосредственно в кратковременный момент двойного убийства, связанное с характерным эпилептоидным типом алкогольного опьянения. Несомненно, что фоном при любой из этих диагностических версий было настолько выраженное истеро-неустойчивое расстройство личности, декомпенсированное алкоголем, что даже одного этого фона было достаточно, чтобы возникли истерические сумеречные нарушения сознания, исключающие способность осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими. И двойное убийство, и так называемая кража, были совершенно алогичны.

Полная неудовлетворительность квалификации экспертами психопатологических анамнеза и статуса А-ко , ее грубое упрощение за счет полного игнорирования аффективно-бредовой симптоматики в подростковом периоде, регулярных мартовских обострений, возможно, шизоаффективной природы, роли алкоголя в резкой декомпенсации истеро-неустойчивого расстройства личности с истерическим сумеречным расстройством сознания делает научно несостоятельными ответы экспертов на все заданные им вопросы и делает необходимым повторную комплексную судебную психолого-психиатрическую экспертизу в новом составе, в которой бы содержалось обсуждение выдвинутых здесь и других клинико-диагностических версий и полноценное обоснование одной из них на основе анализа всей полноты представленных данных, а не за счет игнорирования многих из них, как в данном заключении. Несомненным является высокий риск агрессивных и аутоагрессивных действий со стороны А-ко и их несомненно болезненные характер и происхождение.

Ю.С.Савенко