К 125-летю со дня рождения: профессор П.М. Зиновьев (1882 –1965) и его книга «Душевные болезни в картинах и образах»

Издательством «МЕДпресс-информ» осуществлено переиздание этой книги (М.,2007), в которую включена данная статья в сокращенном виде

Памяти друга, историка отечественной психиатрии
Анатолия Григорьевича Гериша

Летом 2007 года исполнилось 125 лет со дня рождения выдающегося отечественного психиатра проф. Петра Михайловича Зиновьева. Он родился спустя год после убийства «народовольцами» царя-освободителя Александра 2-го. Закончив в 1908 году медицинский факультет Императорского Московского Университета (в то время кафедрой психиатрии заведовал проф. В.П.Сербский), несколько лет работал в Центральном приемном покое для душевнобольных и в психиатрической больнице на Канатчиковой даче (ныне больница им. Алексеева). За это время опубликовал 5 научных работ об экспериментально-психологических исследованиях в психиатрии, значении синдромов в клинике МДП и клинико-анатомическое наблюдение пресенильного психоза с кататоническими явлениями. Затем служил военврачом на фронтах Отечественной (потом её назовут империалистической 1-й Мировой) и Гражданской войн. Таким образом, его первые 35 лет пришлись на царствование 2-х последних русских императоров; революцию 1917 года он встретил вполне сложившимся человеком и ученым психиатром.

Это была личность с громадным социально-историческим опытом, включившим 5 войн и 3 революции, активный строитель совершенно новой советской психиатрии с её государственным принципом профилактики, ближайший соратник П.Б. Ганнушкина, лидер клиники пограничной, так называемой «малой психиатрии» после его смерти.

Вехи его клинической и научной деятельности включают работу ассистентом на кафедре психиатрии Высших женских курсов (1920-1925), приват-доцентом кафедры психиатрии 1-го МГУ (1925-1930), заведование кафедрой психиатрии Азербайджанского мед. института (1936-1939), старшим научным сотрудником в Институте психиатрии АМН СССР ( с 1945 года), консультантом в Центральном институте экспертизы трудоспособности инвалидов (ЦИЭТИН) и во многих других учреждениях до конца жизни. За заслуги перед Отечеством проф. Зиновьев был награжден орденом Ленина и медалями.

Полный список его опубликованных трудов неизвестен. Персональный каталог его работ в библиотеке академического института психиатрии (НЦПЗ РАМН) насчитывает 56 источников, но в действительности их гораздо больше: только в 1-м издании БМЭ - свыше 50. Многое осталось неопубликованным, в том числе не разрешенная к публикации блестящая патография Н.В. Гоголя. Особое место в его творчестве занимает настоящая книга «Душевные болезни в картинах и образах» (1927г.), о которой речь пойдет ниже.

Именно к профессору Зиновьеву обращались редакторы БСЭ и БМЭ, коллеги и ученые в самых сложных, неразрешимых проблемах на стыке психопатологии и психологии, психопатологии и евгеники, психопатологии и гениальности, психопатологии и генеалогии, патографии выдающихся людей. Но даже перечисление этих вех деятельности крупного психиатра не передает уникальности и неповторимого обаяния его личности, совершенно особого места и особой судьбы проф. Зиновьева в истории советской психиатрии. Чтобы приблизиться к пониманию феномена профессора Зиновьева, обратимся к свидетельствам его учеников 1920-х годов (проф. В.М. Банщикова, проф. Е.Н. Каменевой и др.), которых уж нет, а также – ныне здравствующих его учеников по Институту психиатрии АМН ССCР с 1948 по 1958 год, - теперь профессоров психиатрии (проф. А.Г. Гофман, проф. Ю.И. Либерман и др.) [ Выражаю сердечную признательность ведущему научному сотруднику научной библиотеки НЦПЗ РАМН Ирине Ивановне Семенченко за помощь и предоставленные сведения о публикациях П.М. Зиновьева, проф. А.Г. Гофману и проф. Ю.И. Либерману – за живые личные воспоминания о годах учебы у проф. Зиновьева. ].

Среди первых ассистентов проф. В.А. Гиляровского, доставшихся ему по наследству от проф. Н.Н. Баженова на кафедре психиатрии Высших женских курсов [ Теперь – Российский государственный медицинский университет. ], старшим по возрасту был П.М.Зиновьев. Он уже тогда являлся одним из лучших клиницистов, охотно делился своими знаниями и опытом с молодыми психиатрами, а характерологически представлял собой полную противоположность новому руководителю кафедры: человек открытый, мягкий, скромный, одинаково доброжелательный и приветливый со всеми; по воспоминаниям коллег, чувство превосходства было совершенно чуждо ему. Он пытался организовать психиатрический кружок для реферирования новейших работ, собирал молодых психиатров в своей квартире и учил их.

В середине 1920-х годов он перешел на кафедру психиатрии Московского университета (в то время он работал еще и районным психиатром) к проф. П.Б.Ганнушкину.

Став профессором, он нисколько не изменился. П.М. Зиновьев относился к тем личностям, которые остаются собой в любых обстоятельствах и при любых политических режимах. В эти годы российской мглы, разрухи, шараханий от военного коммунизма к НЭПу, когда страна металась – броситься ли в топку мировой революции или заняться социализмом у себя дома? – профессора Зиновьева волновало решение двух сугубо профессиональных задач: развитие массовой профилактической помощи психически больным на базе невро-психиатрических диспансеров нового типа и сбережение бесценного опыта отечественной психиатрии, передача ее лучших традиций. В этом он был единомышленником яркого лидера клинической медицины тех лет проф. Д.Д.Плетнева, опубликовавшего в 1923 г. свою книгу «Русские терапевтические школы», а в 1927 г. – работу «К вопросу о «соматической» циклотимии», которая вошла в историю учения о маскированных депрессиях. Олицетворяя опыт и традиции русской психиатрии, Зиновьев был одним из тех немногих, кто стоял у истоков советской психиатрии, но не поддался её искушениям или, скорее, справился с ними. Его не было среди её «идеологов», каким стал, например, П.Б. Ганнушкин, Л.М. Розенштейн или

С.В. Крайц, имена которых присваивались психиатрическим клиникам и институтам [ К примеру, П.Б. Ганнушкин сразу после Октябрьской революции развернул активную деятельность и при первых же выборах в 1917 году был избран председателем месткома Психиатрической больницы им. Алексеева. Стал первым профессором-психиатром, избранным при советской власти (в мае 1918 в Московский Университет). Оказывал большое влияние на развитие советской психиатрии. Его именем были названы Московский институт психиатрии и психиатрическая больница; в Москве оно стало нарицательно популярным. ].

После избрания заведующим кафедрой психиатрии Азербайджанского

медицинского института Петр Михайлович на несколько лет покинул столицу.

А между тем, его монография «Душевные болезни в картинах и образах. Психозы, их сущность и формы проявления», изданная в описываемое время (1927 год), представляла собой первое в советской психиатрии яркое и систематическое изложение ее предмета. В 1-м издании «Советской Энциклопедии» (МСЭ, 1931 г.) в прилагаемом к статье «Психиатрия» указателе литературы она по праву занимает первое место, опережая просоветские труды, такие, например, «Как трудящимся бороться за здоровые нервы», В. Громбаха, Москва, 1929; и др. Но, может быть, считалось, что не по рангу было ему издание такой книги, и с легкой руки Ганнушкина, она была отнесена «к научно-популярной литературе», с оговоркой, что «все же имеет в виду читателя по крайней мере со средним образованием»? Так сказать, не для пролетариата или санитаров. Так или иначе, но эта оценочная этикетка – «попул.» - перекочевала и в «Советскую Энциклопедию» (в указатель литературы по психиатрии), что вряд ли могло не сказаться на последующей судьбе книги и поэтому требует обсуждения.

Современные психиатры слишком мало знают о П.М.Зиновьеве и его вкладе

в отечественную психиатрию. Но его хорошо помнят ветераны Института психиатрии АМН СССР и школы академика А.В. Снежневского. Так, проф. Ю.И. Либерман при первом же вопросе о П.М.Зиновьеве сразу назвал эту его книгу, по которой в 1940-1950-е годы учились начинающие карьеру сотрудники института психиатрии, многие из которых впоследствии составили её элиту. Профессора Зиновьева приглашали в психиатрическую клинику им. Кащенко для консультаций по поводу самых сложных и неясных случаев. Он отличался удивительной точностью диагностики и экономностью своей беседы с пациентами: казалось, он знал, что в душе у данного больного, задавал немного вопросов словно только для того, чтобы получить подтверждение. Его неизменный авторитет ученого и клинициста держался и тогда, когда он ушел на пенсию. Было очевидным особое уважение к нему директора академика В.А.Гиляровского, проф. А.С. Шмарьяна и других ведущих сотрудников академического института.

По воспоминаниям его прямых учеников, в том числе и ныне деятельного проф. А.Г. Гофмана, в Институте психиатрии АМН СССР никто не мог сравниться с проф. Зиновьевым по авторитету ученого; наиболее способные молодые психиатры считали, что консультироваться и учиться в первую очередь нужно только у Петра Михайловича. Так считали и Р.А. Наджаров, и Н.Г. Шумский, и многие другие. Все высоко ценили консультации проф. Зиновьева, который словно задавал высокую планку клиническим исследованиям в институте.

Вместе с тем, Петр Михайлович всегда занимал особое место: между ним и психиатрической элитой столицы сохранялась дистанция, но эта дистанция уважалась. Казалось, у него совсем не было врагов ( проф. Ю.И. Либерман).

Проф. Зиновьев был классически образован, прекрасно знал русскую классическую и западноевропейскую литературу; любил Анатоля Франса, ценил его юмор. В совершенстве владел немецким, хорошо знал французский, свободно воспринимал английские радиопередачи и тут же комментировал их. Любил людей, а интересы больных всегда ставил на первое место. Принципиально не занимался частной практикой. Его порядочность и безупречная честность были неотъемлемыми чертами его личности. Он считался воплощением совести русской психиатрии, и это определяло отношение к нему всего психиатрического сообщества.

Вместе с тем, как вспоминает проф. А.Г. Гофман, при неизменной простоте и открытости, готовности учить начинающих психиатров, Петр Михайлович о себе мало рассказывал. Но истинную цену себе знал. Однажды сказал молодым психиатрам, вот, заведующий кафедрой психиатрии - проф. Гуревич, но сам он не считает, будто проф. Гуревич – лучше его. Или, на их вопрос: «Статику психопатий, говорите, написали Вы, а теперь таким больным ставите диагноз шизофрении?», - ответил просто: «Такое задание было». Общеизвестно, что проф. Ганнушкин был ленив.

Расходились слухи, будто Зиновьев – действительный автор или соавтор монографии П.Б. Ганнушкина о клинике психопатий [ П.Б. Ганнушкин «Клиника психопатий, их статика, динамика, систематика», Кооперативное издательство «Север», М., 1933, 143 с. ].

Надо подчеркнуть, что нам не известны какие-либо веские доказательства, чтобы верить или не верить этому. Надо заметить также, что один из самых компетентных историков советской психиатрии и исследователей творчества П.Б. Ганнушкина Анатолий Григорьевич Гериш доверительно сказал мне, что эти слухи основаны на исторической реальности. Так или иначе, но после смерти П.Б.Ганнушкина (1933) именно П.М. Зиновьев выступил с научной, подводящей итоги статьей «Основные этапы научной работы П.Б. Ганнушкина» [ Советская невропатология, психиатрия и психогигиена. Т. 2, 1933, №5, с.3-6. ]. Он знал эти «этапы» как никто другой. И потом вспоминал, как незадолго до смерти Петр Борисович неоднократно обсуждал с ним задуманное руководство по малой психиатрии, главным образом принципиальные критерии отбора клинического материала, а также легкие, стертые формы, например, «изменения психики при лихорадочных заболеваниях, состояния психической слабости после инфекций и травм, циклотимические депрессии, легкие формы психогенных реакций, такие типы развития личности, как астенический, ипохондрический и др.».

Жаль, что этим планам не суждено было осуществиться. Но совершенно

очевидно, сколь высоко ценил Петра Зиновьева Петр Ганнушкин в таком сложном деле, как «малая психиатрия», которой он посвятил свою жизнь. Вникнем в слова самого П.Б. Ганнушкина в предисловии к 1-му изданию «Клиники психопатий»: «Объем нашей работы не велик: мы исключили подробные литературные справки; но труда и времени наша работа всё же потребовала больших. Очень большую помощь нам оказал П. М. З и н о в ь е в - без его участия в этом деле мы бы не справились с нашей задачей» (так – р а з р я д к о й - подчеркнул это имя сам П.Б. Ганнушкин в 1-м издании, которая, к сожалению, почему-то исчезла при переиздании его избранных трудов под редакцией акад. О.В Кербикова в 1964 г. [ П.Б. Ганнушкин Избранные труды. Под ред. Действительного члена АМН СССРпрофессора О.В. Кербикова. Изд-во «Медицина», Москва, 1964, 291 с. ] – В.О.). Как известно, классик «малой психиатрии» не дожил до публикации своей лебединой песни всего несколько месяцев: «Она была им прокорректирована и подписана к печати, когда после недолгой болезни он в ночь на 23 февраля умер, не увидев её напечатанной». Так было сказано во вступительной статье- некрологе к 1-му изданию монографии. Поэтому особенно жаль, что при переиздании текста монографии в 1964 году из него столь же необъяснимо была удалена его неотъемлемая часть - проникновенный некролог «П.Б. Ганнушкин», который мог написать только П.М. Зиновьев. Кому помешал самый глубокий биографический очерк об учителе?

Известно, что О.В. Кербиков работал в клинике П.Б. Ганнушкина в последние годы жизни учителя, то есть в период написания им своей главной книги. Однако, в его объемистой вступительной статье к «Избранным трудам» учителя, подробно анализирующей истоки и содержание «Клиники психопатий», вовсе не упомянут П.М. Зиновьев, по признанию самого Ганнушкина оказавший «очень большую помощь» - такую, что «без его участия в этом деле мы бы не справились с этой задачей». Не упоминается и работа П.М. Зиновьева «Основные этапы научной работы П.Б. Ганнушкина», опубликованная в год его смерти (1933). А имя Петра Михайловича приведено лишь в конце вступительной

статьи среди четырех десятков соратников и учеников П.Б. Ганнушкина.

Случайность или рок забвения, тяготеющий над проф. Зиновьевым, «у которого не было врагов»?

Ни в одном из изданий Большой Советской и Большой Медицинской энциклопедий нет персональной статьи о проф. П.М. Зиновьеве, несмотря на то, что вряд ли кто-либо из советских психиатров написал в эти энциклопедии больше статей. Пришла пора исправить этот пробел в истории советской психиатрии. Надеемся, это будет сделано при издании Большой Российской Энциклопедии.

Что касается книги самого П.М. Зиновьева, то её образное название, конечно, не случайно, но оно не означало, будто её содержание сводится к картинам и образам как отражению душевных болезней в искусстве или творчестве самих душевнобольных (так могло показаться с первого взгляда). Нет, название указывало на самую суть психических расстройств. Ведь в отличие от других областей органопатологии человека, (например, кардиологии, гастроэнтерологии и др.), имеющих свою собственную патологическую анатомию, психическая патология, по определению, представляет собой психическую, то есть субъективную реальность, а ее материальный субстрат остается научной проблемой или постулируется. Это положение не изменилось и теперь, несмотря на достижения таких объективных технологий, как электронная микроскопия, прижизненная компьютерная и магнитно-резонансная томографии мозга: ни души, ни её заболевания увидеть так и не удается. Таким образом, исследовать душевные болезни можно лишь в «картинах и образах», которые представляют нам душевнобольные. Вот почему классическими в психиатрии остаются самоописания творческих личностей (Жерар де Нерваль) и научные труды психиатров, основанные на опыте пережитого психического расстройства (учение В.Х. Кандинского «О псевдогаллюцинациях»).

Очевидно, что заглавие книги указывало на самую суть психиатрии как науки, не смешивая ее с объективистским пониманием психики как «высшей нервной деятельности» по И.П. Павлову. И такое воззрение на сущность «душевных болезней» Зиновьев излагал через 10 лет после социалистической революции народу, одержимому марксизмом, отвергающему существование Бога и собственно души. Какая уж тут «научно-популярная литература»?** [ Спустя два десятилетия «павловское» понимание одолело советскую психиатрию. И перед ним вынужден был склониться советский психиатр №1 - директор НИИ психиатрии АМН СССР акад. Гиляровский, который вступил в Коммунистическую партию на 73 году жизни. ] Исключительное научное значение этой книги становится ясным в процессе последовательного рассмотрения ее содержания.

Книга начинается введением, где рассматриваются понятия этиологии, патогенеза, органопатологии применительно к психическим заболеваниям, т.е. вопросы, представляющие наивысшую сложность в медицине. В нее включены главные разделы частной психиатрии, актуальные не только для того, но и для нашего времени.

Хотя после «капиталистической революции» прошло только 15 лет, мы успели перещеголять ту – «Советскую» – Россию по уровню показателей алкогольных психозов и смертности, заболеваемости сифилисом, пандемии токсико- и наркоманий, интенсивности самоубийств взрослых и детей, армии беспризорных детей и бродяг-бомжей, не говоря уже о нажитой эпидемии СПИДа. И в первой же главе книги рассмотриваются наркотические отравления гашишем, опием и алкогольная белая горячка. В последующих главах описываются психозы при гриппе, тифах и уремии. При этом излагаются современные взгляды на эти психозы как на экзогенный тип реакции, который следует разграничивать с «эндогенными реакциями», по О.Бумке, которые лишь провоцируются внешней вредностью в соответствии с психопатологической предрасположенностью конкретного человека.

Отдельная глава посвящена «одному из самых частых душевных заболеваний – прогрессивному параличу помешанных, развивающемуся обыкновенно у бывших сифилитиков через несколько лет после заражения и неизбежно до сих пор приводивших заболевших им к глубокому распаду психики и смерти». Самоописания Мопассана и Ницше, тончайшие описания собственных наблюдений Шюле и Крепелином, с ранним выявлением, диагностикой, активной терапией прививками малярии и возвратного тифа, представляют бесценный материал не только для современных психиатров, но и для врачей общемедицинской сети, которые за полвека забыли о существовании прогрессивного паралича. А между тем, эпидемия венерических заболеваний, включая сифилис, обещает нам рецидив сифилитических психозов, которые в 1928 году в психиатрических больницах РСФСР наблюдались у 9% больных, а вместе с алкогольными психозами – у четверти всех больных.

Посвященная эпилепсии глава содержит непревзойденные описания классиками психиатрии эпилептического характера, малых и больших припадков, их ауры и психических эквивалентов; а также гениальные по своей проникновенности в глубины эпилептической психики страницы Достоевского. Разграничение понятий генуинной и симптоматической эпилепсии не потеряло своей актуальности, а описания психических эпилептических расстройств особенно важны теперь, когда больные эпилепсией изъяты из компетенции психиатров и переданы неврологам.

В главе о самом сложном и запутанном заболевании – шизофрении – на основании описаний, которые принадлежат Корсакову, Бернштейну, Вернике и Груле, Кронфельду и Ясперсу, автор приводит яркие картины основных форм шизофренических психозов – кататонии, онейроида, гебефрении, параноидной и простой деменций. Замечательно в анализе течения шизофрении представление о ней как о патологическом мозговом процессе со свойственной ему прогредиентностью, а также выделение трех основных форм течения – приступообразной, приступообразно-прогредиентной и неуклонно прогредиентной, - предвосхитившие основные достижения школы академика А.В.Снежневского. Несколькими годами позже П.М. Зиновьев предложил понятие вялотекущая шизофрения вместо менее четкой «мягкой шизофрении» А. Кронфельда, включающей психотические состояния.

Не менее ценны наблюдения случаев выздоровления с полной остановкой патологического процесса. Проникновению во внутренний мир страдающего этой самой непонятной болезнью человека помогают описания и самоописания патологии выдающихся людей – французского писателя Жерара де Нерваля, немецкого поэта Гёльдерлина и др. Анализ истоков шизофренического бреда в сопоставлении его с мышлением первобытных людей (Леви-Брюль) не потерял своего значения и теперь. А положение о неизвестном патогенезе этой болезни действительно по сей день: шизофрения вот уже более полувека остается проблемой №1 Научного центра психического здоровья РАМН.

Столь же рельефно даны описания сменяющихся меланхолических и маниакальных картин при маниакально-депрессивном психозе и при весьма распространенных в обыденной жизни легких формах этого расстройства – циклотимии, порой неотличимой от практического здоровья. Приведены признаки разграничения этих заболеваний с циркулярной шизофренией. Кроме чистых форм мании и депрессии даны смешанные состояния, в которых элементы мании и меланхолии перемешиваются «самым причудливым образом»; например, ажитированная меланхолия, при которой тоскливость соединяется с возбуждением, и риск самоубийства возрастает многократно. Как феноменологическую находку следует отметить пронизанность переживаниями дежавю маниакальных фаз на примере автобиографического «Красного цветка» В. Гаршина.

Достоинством книги является и широта освещения т.н. «малой психиатрии» и выходящих за ее рамки явлений из смежных областей сравнительно-возрастной психологии и характерологии. Весьма ценны описания возрастных, пубертатных и инволюционных кризов, психических расстройств старости, которая на наших глазах становится все более патологической. Все реже мы встречаем «примиренных с жизнью, добродушных стариков…, сохраняющих все время живую искру в своей душе», и все чаще наблюдаем картину, нарисованную Гоголем в образе Плюшкина, – хладные, бесчувственные, пошлые черты бесчеловечной старости.

С другой стороны, мы наблюдаем метаморфозы истерических характеров, на которые указал еще П.М.Зиновьев: «Если старые знатоки истерического характера охотно называли истериков взрослыми детьми, то Кречмер предпочитает выражение «взрослые подростки» (имея в виду их гебоидные проявления), а в наше безумное время уже приходится говорить о «стариках и старухах-подростках» – достаточно бросить взгляд на так называемых «звезд» эстрады с их культом гебоидофрении. На пороге инобытия с

помощью СМИ они составляют публике исключительную докуку своими «изменами» и «браками»; их пожизненный «пубертатный криз» обрывается только смертью от старости. Уже ученые психологи МГУ бьют тревогу и говорят о «феномене «злокачественного инфантилизма» как патологии современной европейской культуры» (А.Ш. Тхостов и др., 2007 г.), который проще, по-русски, назвать «синдром малыша».

В главе о психогениях приведены клинические описания реактивных психозов на фронте и при землетрясениях, что весьма актуально в наше катастрофическое время, когда «чрезвычайные ситуации» стали обыденным делом соответствующего министерства и создаются учебники по психиатрии катастроф. Рельефно очерчены шоковые реакции «мнимой смерти» и «двигательной бури», психодинамические механизмы бегства от невыносимой тяжести обрушившихся на личность ужасов – вытеснения, защиты, регрессии к ранним переживаниям детства. Рассмотрен вопрос об индивидуальной реактивной устойчивости нервной системы и ее границах.

В истерических реакциях показана власть инстинктивно-половой сферы. В этой связи приведено афористическое замечание Ницше: «Позади твоих чувств и мыслей, о мой брат, находится могучий повелитель, неведомый мудрец – он называется «сам». Он живет в твоем теле, он – твое тело». Проф. Зиновьев указал на компилятивный характер психоанализа Фрейда, которым эти идеи Ницше были использованы для построения своей теории психической жизни и её уровнях с разделением на Оно, Я и Сверх-Я, где «человеческий индивидуум и представляет собой это бессознательное Оно, которое только поверхностно охвачено Я». Отсюда фрейдовские «Оно» - вместо «Сам», и «язык органов тела» - вместо «великого разума тела» Ницше.

В заключение этой главы автор останавливается на описанной Гауппом истории болезни учителя Вагнера в качестве классического примера паранойи как патологического развития и даёт ему собственную психопатологическую оценку.

Неразрешенный вопрос – «развитие или процесс?» – и сегодня составляет «проблему паранойи» (А.Б.Смулевич, М.Г. Щирина и др.). Получается, будто психологическое развитие личности приводит к бреду, но это противоречит его определению. Хотя П.М. Зиновьев как будто соглашается с трактовкой случая Вагнера как психогенного бредообразования, вместе с тем, в его истории болезни и особенно, в содержании написанной Вагнером горячей и убедительной автобиографии–исповеди в 3-х томах он подмечает существенные противоречия: в этом «странном развитии личности» и в самой личности Вагнера с детства «какое-то внутреннее противоречие», резко выраженную дисгармонию и психестетическую пропорцию Кречмера, раскол личности «как будто в нём одновременно уживаются два человека» с неразрешимым внутренне обусловленным конфликтом, который, собственно, и стал двигателем паранояльного бредообразования.

О каком диагнозе должен думать психиатр, когда речь идет о расщеплении, расколе личности, которое как основное расстройство определяет патокинез бредообразования? Кажется, ответ ясен.

Теперь спустя 80 лет можно добавить к трактовке П.М.Зиновьева следующее. Психиатры- эксперты, пришедшие к заключению о патологическом развитии, по-видимому, больше сосредоточились на внешней, аллопсихической (по К. Вернике) стороне бреда – сензитивных идеях отношения, преследования, мести обидчикам - как мотивам преступления. В результате в тени оказалась внутренняя, аутопсихическая часть или сторона бреда, не столь психологически выводимая и не столь

понятная по сравнению с бредовым отношением к окружающим: это – убежденность, что он наследственный психический извращенец-дегенерат, происходящий из отягощенного отвратительными пороками рода дегенератов. Отсюда сделан странный вывод: «Всё, что носит фамилию Вагнер, рождено для несчастия. Все Вагнеры подлежат уничтожению, всех их надо освободить от тяготеющего над ними рока». В силу этой шизофренической логики Вагнером были убиты не только четверо собственных детей, но также и жена, не имевшая наследственного отношения к его «роду дегенератов», но, однако, «носившая фамилию Вагнер».

Другой стороной антиномии этого шизофренического бреда было развитие еще менее понятных мегаломанических идей величия о себе как «величайшем человеке мировой истории». Половые извращения, начавшиеся с онанизма, развивающиеся несмотря на нормальную половую жизнь и достигшие содомии скотоложества, неправомерно трактовать как порок и психологически понятную основу для внутреннего конфликта; нет, это - серьезный психопатологический симптом, всю роковую глубину

которого сам Вагнер ощущал гораздо лучше психиатров. А правило феноменологии запрещает выводить один психопатологический симптом из другого и рассматривать их в причинно-следственной связи, например, как развитие.

Указания Гауппа на наследственную психопатологическую отягощенность по обеим линиям не удивляют. Удивительно другое: несчастный Вагнер оказался ближе к истине об эндогенной природе своего заболевания, чем тогдашняя психиатрия, не освободившаяся от власти парадигмы «раннего слабоумия» Крепелина и зачарованная превосходным интеллектом Вагнера. Пожалуй, описанный Гауппом знаменитый случай учителя Вагнера пора именовать психиатрическим парадоксом.

Итак, в своей книге П.М. Зиновьев начинает с самых сложных вопросов общей психопатологии как раздела общей патологии человека и заканчивает не менее сложной «проблемой паранойи», о которую до сих пор ломают зубы докторские диссертации. Но и этого мало. Ему, «прежде чем закончить, необходимо сказать… о сложности причин, переплетающихся в каждом отдельном случае», чтобы рассмотреть научное состояние учения о структуре психоза. И он это делает, опираясь на основополагающие работы Карла Бирнбаума и Эрнста Кречмера.

В заключительных словах проф. Зиновьева сказалась его неизменная любовь и вера в психиатрию: «Пусть, однако, читатель не думает, что эта книжка может дать ему знание психиатрии как науки и лечебного искусства – в задачу автора совсем не входило написать учебник психиатрии. Он имел в виду совсем другое, именно, во-первых – дать наглядное представление о том, что представляет из себя душевнобольной человек как личность и, где это возможно, объяснить, какими процессами в организме вызываются ненормальные явления душевной жизни, а во-вторых, и, может быть, самое главное – показать те стороны психиатрии, которые заставили Г р у л е утверждать, что она постепенно вырастает в «науку о понимании людей», в «практическое человековедение»….Пониманию душевного своеобразия ближнего надо учиться не от психологии».

Эта написанная с высокой научностью книга сама представляет произведение искусства и читается с захватывающим профессиональным интересом. Она имела, так же, большое социальное значение. Безусловно, ею был взбудоражен общественный интерес к психиатрии, которая перестала быть уделом скорбных психиатрических клиник («сумасшедших домов»).

Незадолго до смерти, будучи серьезно больным, Петр Михайлович не переставал работать. Он написал ряд статей и готовил к переизданию свою книгу. Петр Михайлович Зиновьев умер 25 января 1965 года – в Татьянин День – Праздник Московского Университета, который он окончил в 1908 году и в котором трудился в расцвете своих творческих сил.

Знаменательно, что настоящее переиздание книги приурочено к 125-летию рождения выдающегося мэтра психиатрии, всегда стремившегося помогать молодым врачам.

Её непреходящая клиническая ценность особенно насущна сегодня – во время кризиса психиатрии, ее регресса (Международная классификации психических расстройств ВОЗ 10-го пересмотра утратила главное достижение научной психиатрии – понятие патологического процесса). Поэтому она может вновь стать настольной книгой психиатров и неврологов, психотерапевтов и клинических психологов, врачей общей практики и студентов – участников психиатрических кружков, и вообще каждого, кто интересуется психиатрией.

В.Г.Остроглазов