Примат чинопочитания в современных судах

Через призму судебно-психиатрической экспертизы с особенной рельефностью видны глобальные процессы, происходящие в обществе и, более того, наиболее рано обнаруживающие намечающиеся тенденции.

Современное состоянии судебной психиатрии характеризуется ее монополизацией, какой не было при советской власти, легититимизацией этого положения (Закон о государственной экспертной деятельности) и даже его институционализацией (создание особой специальности судебного психиатра). Все это стремительно ведет к резкому снижению уровня экспертных актов.

В текущем 2006 году мы столкнулись с новым явлением в московских судах: если раньше приходилось долго отстаивать само право на выступление и приобщение к делу разъяснения врача-специалиста («Кто Вы такой?», «Покажите лицензию», «У Вас есть документ, подтверждающий, что Вы специалист в этой области?», т.е. путая должностное и процессуальное понимание роли специалиста), то теперь после формального заслушивания, не считаясь с любыми нелепостями оспариваемых актов государственного экспертного учреждения, они предпочитаются судами. При этом открыто звучит не только из уст адвокатов противоположной стороны, но и судей «логика» такого рода: «Как можно Вам, врачу больницы, оспаривать мнение докторов наук, профессоров, заслуженных специалистов центрального государственного экспертного учреждения?! Тем более, коллективное мнение! Вы считаете себя вправе? На каком основании?» Апелляция к тому, что перед законом все равны, что дело не в погонах, а весомости доводов, отсутствии противоречий, соответствии предъявляемым требованиям, игнорируется. В ряде случаев к этому чинопочитанию прибавляется и такое соображение: если отвергнуть экспертное заключение как несостоятельное, повторную экспертизу провести негде, особенно если необходимо стражное отделение (на всю Москву им располагает только Государственный центр им. Сербского). Перед лицом необходимости послать подэкспертного на повторную СПЭК, пускай в новом составе, даже если требуется стационарная вместо амбулаторной, судьи предпочитают закруглить разбирательство и отказать в ходатайстве повторной экспертизы. В нашей практике были случаи, где это происходило даже когда судьям была очевидна несостоятельность акта СПЭК и беспомощность ответов вызванного в судебное заседание представителя судебной комиссии.

В этих условиях профессиональное сообщество остается чуть ли не единственным местом апелляции к профессиональным принципам, к разбору таких экспертных актов уже не в зале судебного заседания, а на встречах, семинарах, конференциях профессионалов, на страницах профессиональной печати. Но Российское общество психиатров и его орган, журнал «Социальная и клиническая психиатрия» предпочли устраниться от обсуждения этих вопросов. Так в апреле-мае 2006 года этот журнал отказал в публикации работы специалиста-юриста в области психиатрии Ю.Н.Аргуновой «Реализация принципов судопроизводства в судебной экспертной деятельности» на том основании, что в ней содержится полемика с Государственным центром им. Сербского и вообще, что это не тематика журнала РОП. Такого рода доводы «разделения епархий» не только очевидная отговорка, но одновременно отражают нашу феодальную действительность: феодальное разделение и феодальные отношения. Но разорвать этот порочный труд профессионалы могут, прежде всего, в своем профессиональном сообществе. Настоящая рубрика нашего журнала «Из досье эксперта» давно публикует различного рода экспертные материалы, которые могли бы послужить предметом широкого обсуждения и, таким образом, школой, продвигающей уровень экспертных актов.

Мы публикуем пример разъяснений, данных 13.06.06 в Перовском районном суде г. Москвы судье В.А.Горбуновой, по поводу которых прозвучали приведенные выше сентенции, порицающие несоблюдении табели о рангах в экспертном вопросе.

РАЗЪЯСНЕНИЯ СПЕЦИАЛИСТОВ

относительно заключения комиссии экспертов от 15 ноября 2005 года № 856/а по поводу первичной амбулаторной комплексной судебной

психолого-психиатрической экспертизы

Калашникова Константина Федоровича, 1964 г.рожд.

Настоящие разъяснения даны 4 мая 2006 г. нами,

САВЕНКО Юрием Сергеевичем, психиатром высшей квалификационной категории с 44-летним врачебным и 30-летним экспертным стажем, ст.н.с., к.м.н., консультантом ГКБ № 50, президентом общероссийской общественной организации «Независимая психиатрическая ассоциация России», председателем рабочей группы Экспертного совета при Уполномоченном по правам человека в Российской Федерации,

и ВИНОГРАДОВОЙ Любовью Николаевной, медицинским психологом с 28-летним экспериментально-психологическим и 15-летним экспертным стажем, исполнительным директором общероссийской общественной организации «Независимая психиатрическая ассоциация России», членом Экспертного совета при Уполномоченном по правам человека в Российской Федерации,

по запросу адвоката Шаца Артура Яковлевича

на основании представленной им копии заключения комиссии экспертов Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии им. В.П.Сербского от 15 ноября 2005 г. № 856/а на Калашникова Константина Федоровича, 1964 г. рожд.,

для ответа на вопрос: являются ли ответы экспертов на поставленные перед ними вопросы научно обоснованными?

Заключение комиссии экспертов написано на 15 страницах. Из них описанию психического состояния уделено 2 страницы, экспериментально-психологическому исследованию 1,5 страницы, описанию соматического состояния 3 строчки, а неврологическому состоянию – 1 строчка, ответам на заданные вопросы и их обоснованию, т.е., самой ответственной части заключения, - 1 страница.

Помимо указанной диспропорции, значительно нарушена предписанная форма написания экспертного заключения. Научно-обоснованное экспертное заключение должно соответствовать общенаучной методологии и последней инструкции Минздрава России по написанию «Заключения СПЭ» в приказе № 401 от 12.08.2003 г., в которой, в частности, имеются следующие требования:

помимо анамнеза, катамнеза, медицинского наблюдения, клинической беседы и описания психического состояния необходим также «анализ имеющихся симптомов психических расстройств в сочетании с анализом» всех прочих данных (клинических, лабораторных и инструментальных в рамках соматического и неврологического, а также экспериментально-психологического исследований) (пункт Инструкции 2.1);
помимо изложения содержания результатов, например, неврологического исследования, необходимо «дать их соответствующую оценку» (2.3.2);
при изложении психического состояния рекомендуется приводить прямую речь подэкспертного (2.3.4), избегать «преждевременных оценочных терминов» (2.3.7);
клиническое исследование должно завершаться систематизацией выявленных клинических феноменов, их психопатологической квалификацией (2.3.16) и интерпретацией (2.3.17).

Ничего этого мы не находим в представленном заключении амбулаторной судебной комплексной психолого-психиатрической экспертизы на Калашникова К.Ф.

Описание психического состояния завершается совершенно произвольной констатацией: «интеллектуально-мнестические процессы снижены», никаких убедительных оснований для этого эксперты не приводят.

Что касается пятого требования к экспертным заключениям: выводы должны сопровождаться их обоснованием (3.1), то предлагаемое экспертами обоснование своих выводов является лишь подобием, видимостью такого обоснования, т.к. проведено чисто формально, чрезвычайно кратко, назывным образом, без всякой аргументации и обсуждения альтернативных версий, как клинико-психологических, так и клинико-психопатологических.

Эксперт-психолог должен был ответить на вопросы самостоятельно в пределах своей компетенции и подписывать свой текст отдельно, тем более, что его данные противоречат сделанным экспертами выводам.

Ответы на 2, 3, 4 вопросы даны крайне небрежно, без всякой дифференциации, фактически два вопроса оставлены без ответа.

Наряду с указанными формальными нарушениями, заключение содержит и содержательные противоречия.

Вопросы, заданные экспертам, касаются психического состояния Калашникова К.Ф. 12.07.2001 г. и 28.01.2002 г., когда им были даны доверенность на продажу квартиры и расписка в получении 20 тысяч долларов.

Между тем, эксперты опираются на данные психического состояния спустя почти четыре года, явно игнорируя, – так как это никак не комментируется, - что все, что указано в медицинской документации о заболевании К.Ф.Калашникова:

и черепно-мозговая травма в январе 2005 г.,

и приступ судорог 3.05.2005, про который сказано, что он случился впервые,

и постановка на учет в ПНД № 8 по поводу алкогольной зависимости (14.04.05),

и «эпиприпадок» 10.07.2005,

и пребывание в наркологической больнице № 19 (11.07.-22.08.2005),

и, таким образом, сформулированный там диагноз: «хронический алкоголизм, средняя стадия, фаза обострения, запойная форма пьянства, развернутый абстинентный синдром средней тяжести», -

все это случилось гораздо позже того периода времени, о котором спрашивает суд.

Более того, все перечисленные здесь серьезные для психического состояния подэкспертного события произошли в том же году, что проведенная комплексная АСПЭК, тогда как от интересующего нас полугодия их отделяет более четырех лет. Для - как пишут эксперты - «быстро формирующегося хронического алкоголизма» это серьезный срок и очень важное обстоятельство. Церебрастеническая симптоматика, которую подчеркивают и подробно описывают эксперты, характерна для относительно недавних черепно-мозговых травм.

Таким образом, есть все основания полагать, что клинические данные состояния Калашникова во время проведения экспертизы в 2005 году, должны быть намного хуже, чем на запрашиваемое судом полугодие. Однако и описание его психического состояния 15.11.2005 г. далеко не соответствует тому уровню алкогольного расстройства личности и органического снижения, при котором мы вправе говорить о неспособности отдавать отчет в своих действиях и руководить ими.

Калашников К.Ф. вполне контролирует себя, хотя поначалу «заметно волнуется»: «отвечает после длительной паузы», «долго обдумывает каждый ответ», отрицает активный характер своего поведения при оформлении доверенности, ссылается на свое непонимание сложившейся ситуации, плохое настроение, даже суицидальные мысли. Излагает события продажи квартиры в противоречии с имеющимися документированными свидетельствами. Однако отнюдь не дементным, а скорее защитным образом. Из описания экспертов мы видим не бестолкового, не понимающего, что происходит, человека, а того, который совершил ошибку, а теперь сожалеет об этом и пытается что-то исправить. Утверждение в концовке психического статуса, что «интеллектуально-мнестические процессы снижены», не подкреплено никакими примерами или аргументами.

Более того, результаты экспериментально-психологического исследования по достаточно широкому набору тестов резко противоречат как интеллектуальному, так и мнестическому снижению, которые отмечены экспертами-психиатрами. Имеется лишь легкая тенденция в сторону конкретности. Экспертом-психологом отмечена «высокая чувствительность, артистичность, творческая направленность личности».

Наиболее корректно написанная часть заключения – экспериментально-психологическое исследование – также содержит ряд существенных пробелов и натяжек.

Полностью отсутствует необходимый здесь клинико-психологический анализ.
Выводы вместо обобщения представляют простое повторение 20% фраз предшествующего текста.
Из 3 приводимых экспериментально-психологических примеров «некоторого снижения уровня обобщений» два являются придиркой (на вопрос, «что общего между летчиком и танкистом?» подэкспертный отвечает: «оба – водители». Катушку, ножницы и наперсток он объединяет как «предметы портного» вместо «предметы для шитья» и т.д.).
Наконец, приводимый пример «единичного ответа» якобы по латентному признаку дан просто не по главному признаку. Латентными (а это диагностически весьма значимое обозначение) являются редкие признаки, лишенные общезначимости.

Обращает внимание контраст между этой явно преувеличенной оценкой конкретности мышления, скорее образности художественной натуры, и отсутствием элементарной требовательности экспертов-психиатров к свидетельству об алкогольном делирии в 2002 году. Столь важное сведение требовало не ограничиться скороговоркой «в истории болезни указывалось», а уточнить, с чьих слов получены эти сведения, имеется ли медицинская документация, объективирующая эти сведения, и т.п. То же касается упоминания «эпиприпадка» 3.04.05. Нигде не говорится, были ли несомненные признаки такого припадка – упускание мочи и/или прикус языка. Просто «судорожный припадок», нередко обозначаемый в просторечии как «эпилептиформный», на порядок безобиднее.

Если бы речь шла об органической основе, которая, как правило, сопровождает и определяет органическое (алкогольное) расстройство личности, то невропатолог наверняка имел бы основания поставить диагноз алкогольной энцефалопатии. В данном случае такой диагноз отсутствует, диагностируется лишь «рассеянная органическая неврологическая микросимптоматика».

После смерти бабушки и матери в марте 2000 года подэкспертный, вопреки несомненным алкогольным эксцессам во время поминок, ведет себя упорядоченно: спустя два месяца прописывает жену, а спустя год решает продать квартиру и оформляет доверенность для этой цели на три года на имя риэлтера Энглиной Е.С., а также доверенность для оформления его наследственных прав на имя Крылова В.Г. Обе доверенности оформлены 12.07.01 и заверяются нотариусом Дементьевой Н.В. Спустя полтора месяца подэкспертный оформляет доверенность для ведения своих дел на имя Воронковой К.В. у того же нотариуса. 4.12.01 суд подтвердил его наследственные права. 21.12.01 подэкспертный выписался из квартиры, переехав в Московскую область, г. Озеры, а через месяц, 28.01.02 написал расписку о получении 20 тысяч долларов.

Показания свидетелей Яблоковой Н.О., Потяговой Л.В., Токаревой Е.В., Пшеничной И.Г., давно и довольно близко знавших подэкспертного, рисуют лишь общее впечатление о нем, как о давнем запойном алкоголике, который в состоянии глубокого опьянения иногда вел себя неадекватно, неопрятно, не понимал и не помнил, что делал. Эти свидетели не дают никаких четких временных ориентиров, за исключением указания, что мать отдавала за Калашникова К.Ф. долги, пока он три года назад не вернулся из Италии. Но согласно документам, Калашников вернулся из Италии в 1994 году, а мать подэкспертного умерла пять лет назад.

Ненадежность свидетельских показаний – обычная вещь. Однако ряд деталей информативен. Свидетели говорят, что «когда он выпивал, становился очень податливым, за самогон мог сделать все», но в то же время и сам «умел всегда хорошо убедить человека» (с. 10). А свидетель Воронкова К.В. показала, что при всех пяти встречах с подэкспертным он производил впечатление бизнесмена с хорошо поставленной речью, «всегда был трезв» и «абсолютно адекватен». Все эти показания не противоречат друг другу. Для нас важна способность подэкспертного в нужный момент соответствовать необходимой социальной роли. Нет оснований не доверять нотариусам, которые, оформляя столь ответственные документы, особенно внимательны.

Вывод экспертов о том, что в исследуемый период Калашников не мог «осознавать фактический характер, значение и последствия сделки», а также «понимать значение своих действий и руководить ими» обосновывается тем, что «в период оформления доверенности 12.07.2001 года, а также выдачи расписки в получении денег 28.01.2002 г. психическое состояние Калашникова было обусловлено сочетанием выявленных у него изменений психики и состоянием длительного запоя, включавшего периоды выраженного алкогольного опьянения и абстинентных расстройств». Однако, как мы показали, имеющиеся у Калашникова К.Ф. изменения психики выявлены в 2005 г. и произвольно экстраполированы без какой-либо аргументации на 2001 г. и начало 2002 г., а никаких точных сведений о состоянии длительного запоя, кроме показаний самого Калашникова К.Ф. и плохо ориентированных во времени свидетелей, не имеется.

Итак, заключение амбулаторной судебной комплексной психолого-психиатрической экспертизы на Калашникова К.Ф. содержит большое число как формальных, так и содержательных просчетов. Оно не соответствует требованиям последней инструкции Минздрава.

Сделанный вывод о неспособности Калашникова К.Ф. 12.07.2001 г. и 28.01.2002 г. осознавать фактический характер, значение и последствия сделки, способности понимать значение своих действий и руководить ими, грубо противоречит как описанию психического состояния Калашникова самими экспертами, так и данным экспериментально-психологического исследования и катамнестическим данным, которые даже спустя 4 года после серии значительных вредностей, не соответствуют той степени снижения, которая квалифицирована экспертами. Данных за клинически значимое интеллектуально-мнестическое снижение и снижение волевого контроля не имеется.

В заключении отсутствует клинико-психологический анализ поведения Калашникова К.Ф. в исследуемый период, как и ответ на 3 и 4 вопросы суда о наличии у Калашникова К.Ф. повышенной внушаемости, подчиняемости, а также других особенностей психики, которые при имевших место обстоятельствах могли повлиять на принятие решения. Утверждение экспертов-психиатров о том, что Калашников К.Ф. не мог понимать значение своих действий и руководить ими, не освобождает эксперта-психолога от выполнения своей части работы в комплексной психолого-психиатрической экспертизе и аргументированных ответов на вопросы суда, адресованные психологу.

Все сказанное делает данное заключение научно необоснованным и лишает его доказательной силы. Рекомендуется проведение повторной стационарной судебной комплексной психолого-психиатрической экспертизы в ГКБ № 1 им. Н.А.Алексеева.

Ю.С.Савенко
Л.Н.Виноградова