Психическая эпидемия в Чечне? Отравление полуправдой
Галина Мурсалиева, обозреватель «Новой газеты» (16.01.2006) психическая
Диагноз «массовый психоз» не отменяет другие, он вполне может сопутствовать основному, который не хотят называть. Расхожая истина: самая большая ложь – это не
вранье, а правда, которую рассказали не до конца. Потому в нее и верят, что это на самом деле не вранье, а умолчание. Может быть, по договоренности. Может, по профнепригодности. Не представляю, с каким из этих объяснений согласился бы заместитель директора Института судебной психиатрии имени Сербского Зураб Кикилидзе,
закрывший, по сути, тему массового отравления чеченских школьниц. От интервью «Новой газете» он категорически отказался, мотивируя это тем, что одна из публикаций моей коллеги вызвала у него желание обратиться в суд. Профессор этого не сделал только потому, что, подумав, пришел к выводу, что тем самым увеличит рейтинг нашего издания.
Увеличивая рейтинги всех «хороших» СМИ, он официально заявил, что в Чечне «больные не имеют никаких признаков отравления», и перевел случившееся в плоскость массового психоза. Между тем «массовый психоз мог стать следствием отравления ядом», заявил мне в интервью президент Независимой психиатрической ассоциации России, член Экспертного совета при Уполномоченном по правам человека в РФ, врач-психиатр высшей квалификационной категории с 44-летним стажем работы, кандидат медицинских наук Юрий САВЕНКО.
– Юрий Сергеевич, объясните, пожалуйста: что это вообще такое – «массовый психоз»?
– Психические эпидемии – давнишняя, можно даже сказать, вечная проблема. Что же касается клинической картины – обмороки, судороги, то я могу вам привести пример из не такого уж далекого прошлого. В 20-е годы прошлого столетия в Московской области было описано большое число психических (истерических) эпидемий на заводах и фабриках в связи с не всегда или не вполне подтверждавшимися профессиональными отравлениями. В
одном из таких случаев две «работницы были доставлены в бессознательном состоянии из отхожего места...». Это я вам цитирую книгу, изданную в Москве в 1928 году. Ее автор –
один из классиков российской психиатрии Николай Павлович Бруханский – поясняет далее, что «...увеличение количества заболевших в первые дни шло параллельно с принятием фабричной администрацией санитарных мероприятий. Максимум заболеваний совпадает с днем посещений комиссии врачебного управления (67 первичных и 59 повторных заболеваний)».
– Это немного похоже на чеченскую ситуацию? Или нет?
– К сожалению, я не располагаю опытом непосредственного соприкосновения с заболевшими, однако свидетельства, опубликованные в предыдущем номере вашей газеты, позволяют высказаться со значительной определенностью: не похоже.
Публикация в вашей газете начинается с описания совершенно очевидного для психиатра истерического припадка девочки – классической дуги. Бурный, экспрессивный драматизм этих хорошо известных картин – приступов неукротимых судорог и удушья с потерей
сознания и западанием языка, ознобом, сильной головной болью, характерным онемением конечностей по типу «чулок» и «перчаток» и т.п. – производит в жизни столь сильное
впечатление, что обозначение их «истерическими» – в силу расхожего употребления этого слова – кажется чуть ли не кощунственным. И действительно оказывается реальным кощунством, когда говорят о «симуляции» и «рентных установках». Особенно поражает, когда мы встречаем такой подход у психиатров. Новейшая Международная классификация
болезней (МКБ) отказалась от самого термина «истерические», предпочитая говорить о «диссоциативных расстройствах».
- Подождите, Вы хотите сказать, что, когда человек в буквальном смысле вытягивается в дугу и у него западает язык, – это клиент психиатров? Не токсикологов?
– Это просто классика, абсолютно психиатрический пример. Типичный. Нетипичными являются затяжной характер приступов (более часа), большая частота (4–5 раз в день), общая продолжительность заболевания (больше двух недель), низкая эффективность успокаивающих и противосудорожных препаратов. Нельзя к тому же игнорировать мнение врачей, которые, с первых дней постоянно наблюдая за картиной состояния многих
заболевших, не сняли своего диагноза «отравление неясной этиологии» и после заключения правительственной комиссии. По свидетельствам этих врачей, у всех было психомоторное возбуждение, затрудненное дыхание, галлюцинации, какой-то странный смех». Приступы
возникали как реакция на включение света, скрип двери. Сходная вспышка отмечалась за два месяца до этого и в другом селе.
– Сколько времени может длиться массовый психоз?
– Расстройства индуцированных должны прекратиться спустя 3–4 дня после изоляции индуктора, то есть исходного ядра такого заражения – конкретного человека. Но его явно никто не искал, никто не озаботился тем, чтобы описать процесс индуцирования, разницу в динамике состояний носителя болезни и зараженных им. Все описанные в медицине случаи массовых психозов, в том числе и те, о которых я говорил, прежде всего этим и не похожи на то, что происходит с чеченскими школьниками: через 3–4 дня массовость заболевания должна была бы прекратиться. Расстройства не распространялись в Чечне
по типу «психического заражения». Например, при помещении девочек-подростков в детские больницы с маленькими пациентами, пребывавшими там до них, ничего не произошло. Заражения не было. К тому же диссоциативной может быть чуть ли не любая клиническая картина. Найти диссоциативную (истерическую) симптоматику, тем более у детей, уже доброе столетие не значит ограничиться таким диагнозом.
– То есть это – непрофессионально: сказать о массовом психозе, закрыв тем самым все другие версии странной эпидемии?
– Чтобы достоверно обосновать диагноз «диссоциативного (конверсионного) расстройства», на котором остановилась правительственная комиссия, необходимо отсутствие каких-либо соматических или неврологических нарушений, из которых можно было бы вывести отмеченные психические расстройства заболевших. И одновременно необходимо наличие психологически понятной, четкой связи начала и конца этих расстройств со стрессовыми событиями. Это подтвержденное МКБ правило связано с тем, что расстройства, которые традиционно назывались «истерическими», а теперь называются «диссоциативными», не альтернативны соматическим и неврологическим органическим расстройствам, а, наоборот, очень часто сочетаются с ними. В квалификации расстройств в таких случаях психогенный фактор рассматривают обычно как менее глубокий. Комиссия проигнорировала широко известный принцип психиатрической главы МКБ-10 – не ограничиваться одним шифром, то есть одним диагнозом. Отсюда следует, что токсический фактор вполне мог иметь место, но комиссия в угоду предвзятой установке и архаически альтернативному подходу – «психическая эпидемия или интоксикация» – упростила свою задачу.
– Детям в Чечне дают анальгин с димедролом. Нам вот тоже – убирают болевой синдром: «никто школьников не травил, это все психика». И убаюкивают: качественно нового-то ничего не произошло, война, известно, штука стрессовая, тяжелая. Так вот, больные, примите снотворное и спите дальше.
– Я считаю, что определенного доверия людей можно добиться, только формируя независимые комиссии, в частности, уравновешивая в них представителей Центра имени Сербского (которые, напомню, во всех трех последних экспертизах по делу полковника Ю. Буданова занимали грубо тенденциозную позицию) представителями профессиональных организаций, имеющих репутацию объективных, независимых экспертов. Отказ профессора Кикилидзе прокомментировать новые факты, вскрытые в результате журналистского расследования, подтверждает слабость позиции, выраженной в решении правительственной комиссии.
