Соответствие законодательства Российской Федерации, регулирующего права граждан с психическими расстройствами, Конвенции о защите прав человека и основных свобод, а также рекомендациям Комитета министров Совета Европы

Ю.Н.Аргунова

Необходимым условием эффективной защиты прав человека в Европе с помощью Конвенции о защите прав человека и основных свобод является применение Конвенции государствами в своих правовых системах так, как она понимается в практике Европейского суда по правам человека. Это предполагает, в особенности, обеспечение государствами соответствия законов и правоприменительной практики Конвенции.

В соответствии с Рекомендацией Комитета министров Совета Европы Rec (2004)5 государствам-членам по вопросу контроля за соответствием проектов законов, действующих законов и практики их применения стандартам, закрепленным Конвенцией, необходимым вкладом в дело предотвращения нарушений прав человека и сокращения числа обращений в Европейский суд является проверка соответствия действующих законов и правоприменительной практики, включая практику, выраженную в распоряжениях, приказах и инструкциях, Конвенции о защите прав человека и основных свобод.

В Рекомендации подчеркнута в этой связи важность проведения консультаций с разными компетентными и независимыми институтами, включая неправительственные организации.

Практика показывает, что такой контроль является особенно важным в тех областях, где имеется определенный риск нарушения прав человека. Одной из таких областей являются права граждан с психическими расстройствами, а также права тех граждан, чье психическое состояние становится предметом судебного разбирательства.

Проведенный нами анализ российского законодательства в отношении данной категории лиц свидетельствует о его неполном соответствии общепризнанным принципам и нормам международного права, закрепленным Конвенцией о защите прав человека и основных свобод (далее – Конвенция) и рядом актов Совета Европы.

В наибольшей степени это относится к институту недееспособности: порядку признания гражданина недееспособным; установлению опеки [ Раздел о соответствии международным стандартам правовых норм об установлении и осуществлении опекив данной публикации опущен. Его основные положения изложены в НПЖ, 2008, № II и III ]; правовому статусу недееспособного лица; порядку восстановления дееспособности гражданина.

Раздел 1. ПРИЗНАНИЕ ГРАЖДАНИНА НЕДЕЕСПОСОБНЫМ

Глава 31 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации (далее – ГПК РФ) предусматривает фактически две стадии рассмотрения дела о признании гражданина недееспособным.

Согласно ст. 283 ГПК РФ судья в порядке подготовки к судебному разбирательству дела при наличии достаточных данных о психическом расстройстве гражданина назначает судебно-психиатрическую экспертизу (далее – СПЭ), а при уклонении гражданина от ее прохождения суд с участием прокурора и психиатра может вынести определение о принудительном направлении гражданина на СПЭ. При этом орган, который должен исполнять подобное определение суда, а также порядок принудительной доставки лица в психиатрическое учреждение и его удержание там в ГПК РФ не определен.

Таким образом на подготовительной стадии процесса участие самого гражданина, в отношении которого возбуждено дело о признании его недееспособным, обязательным не является. Не будучи извещенным о судебном заседании гражданин лишается возможности лично знакомиться с заявлением членов его семьи или других лиц, в котором должны быть изложены обстоятельства, свидетельствующие о наличии у него психического расстройства, вследствие чего он не может понимать значения своих действий или руководить ими. Гражданин лишается возможности опровергнуть изложенные в заявлении обстоятельства и по-существу принужден пройти СПЭ, даже если данные о его психическом расстройстве, изложенные в заявлении, не соответствуют действительности. При этом гражданин также лишается возможности заявлять ходатайства при решении вопроса о назначении СПЭ: просить суд назначить проведение СПЭ в конкретном судебно-экспертном учреждении или поручить ее конкретному эксперту, заявлять отвод эксперту, ходатайствовать перед судом о включении в состав экспертной комиссии дополнительно специалиста соответствующего профиля, формулировать вопросы для эксперта, знакомиться с определением суда о назначении СПЭ, т.е. реализовывать права лиц, участвующих в деле, предусмотренные ст. 79 ГПК РФ и ст. 52 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан.

На основной стадии рассмотрения дела о признании гражданина недееспособным согласно ч. 1 ст. 284 ГПК РФ гражданин, в отношении которого рассматривается дело, должен быть вызван в судебное заседание, если это возможно по состоянию его здоровья.

Данное положение по буквальному смыслу и по смыслу, придаваемому ему правоприменительной практикой, допускает возможность рассмотрения дела без участия самого гражданина, что не позволяет ему лично знакомиться с материалами дела, представлять доказательства, участвовать в исследовании заключения эксперта, в т.ч. при помощи специалиста, заявлять ходатайства, в частности о назначении дополнительной или повторной экспертизы, о допросе эксперта.

Глава 31 ГПК РФ, допускающая в ст. 281 подачу заявления о признании гражданина недееспособным в суд по месту нахождения психиатрического учреждения, в которое помещен гражданин, не обязывает при этом суд проводить судебное заседание непосредственно в данном учреждении. Хотя именно такое регулирование предусмотрено, в частности для рассмотрения заявления о недобровольной госпитализации лица в психиатрический стационар в соответствии со ст. 34 Закона РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании»: если психическое состояние лица не позволяет ему лично участвовать в рассмотрении вопроса о его госпитализации в помещении суда, то заявление о госпитализации рассматривается судьей в психиатрическом учреждении.

В постановлениях Пленума Верховного Суда РФ от 24 июня 2008 г. № 11 «О подготовке гражданских дел к судебному разбирательству» и от 26 июня 2008 г. № 13 «О применении норм Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации при рассмотрении и разрешении дел в суде первой инстанции» разъяснения для судов по указанным вопросам отсутствуют.

Более того Верховный Суд «не видел необходимости дачи судам указаний по данному вопросу» и ранее, о чем говорится в письме Верховного Суда РФ от 25 марта 1994 г. № 1015-5/общ за подписью заместителя Председателя Верховного Суда Н.Ю.Сергеевой. В письме подтверждается возможность рассмотрения дела в отсутствие самого лица. И только если, как указывалось в письме, «по обстоятельствам дела суд придет к выводу о необходимости выслушать объяснения этого лица, то суд вправе сделать это по месту его нахождения, в частности в психоневрологическом интернате».

Таким образом, с позиций Верховного Суда РФ, судья вправе, но никак не обязан рассматривать дело непосредственно по месту нахождения гражданина и то лишь для того, чтобы «выслушать объяснения» гражданина. Об обеспечении гражданина другими процессуальными правами в письме Верховного Суда речь не идет.

В отличие от Закона о психиатрической помощи, признающего участие прокурора в рассмотрении вопроса о недобровольной госпитализации обязательным, ГПК РФ не содержит правила об обязанности прокурора участвовать в судебном заседании о признании гражданина недееспособным. Неявка прокурора, извещенного о времени и месте рассмотрения дела, согласно ч. 3 ст. 45 ГПК РФ не является препятствием к разбирательству дела. Такое «послабление» в законодательстве (ст. 261 ГПК РСФСР обязывала прокурора участвовать в рассмотрении данной категории дел) не обеспечивает возможности использовать возложенные на прокурора полномочия по даче заключения по делу.

ГПК РФ не предусматривает нормы, обязывающей суд при фактически заочном рассмотрении дела о признании лица недееспособным, знакомить лицо с решением суда, что лишает лицо возможности обжаловать решение суда о признании его недееспособным и влечет пропуск установленного для обжалования 10-дневного срока, по истечении которого лицо уже будучи недееспособным по вступившему в силу судебному решению вследствие своего статуса (недееспособности) теряет и право подать заявление о восстановлении пропущенного для обжалования срока по уважительной причине – неинформированности о принятом судом решении.

Таким образом, предусмотренный главой 31 ГПК РФ порядок признания гражданина недееспособным, в ходе которого решается вопрос о его гражданских правах и обязанностях, не соответствует ст. 6.1 Конвенции и нарушает права граждан, как с диагностированным, так и недиагностированным психическим расстройством, на справедливое судебное разбирательство, под которым, в частности понимается состязательное разбирательство, дающее стороне «разумную возможность представлять свою позицию, в том числе доказательства» [ Dombo Deheer BV v Netherlands, 27 октября 1993 г., series A, № 274, § 32 ], поставить перед экспертами вопросы и опросить их в ходе процесса [ Mantovanelli v France, 18 марта 1997 г., ECHR 1997 – II) ]. В соответствии с позицией Европейского суда по правам человека присутствие гражданина в судебном заседании является необходимым условием для того, чтобы судья лично мог убедиться в его психическом состоянии и принять справедливое решение [ Постановления Европейского суда от 20 октября 2005 г. по делу «Романов против России» и от 27 марта 2008г. по делу «Штукатуров против России» ].

Положения главы 31 ГПК РФ не соответствуют Принципу 11 и Принципу 13 Рекомендации Комитета министров Совета Европы № R (99)4 «О принципах, касающихся правовой защиты недееспособных взрослых», согласно которым заинтересованное лицо должно быть надлежащим образом проинформировано о возбуждении процесса, который может затронуть его дееспособность (Принцип 11); а также должно иметь право быть лично заслушанным в любом процессе, затрагивающим его дееспособность (Принцип 13).

Иллюстрацией указанных выше нарушений прав граждан может служить дело Мамонова (г. Курск), в защите прав которого принимала участие НПА России.

Мамонов был признан недееспособным по заявлению сына. О рассмотрении в суде указанного заявления Мамонов проинформирован и извещен не был и, следовательно, был лишен возможности реализовать права при назначении СПЭ, предусмотренные ст. 79 ГПК РФ и 52 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан. Он не был ознакомлен с заключением эксперта, лишен возможности лично участвовать в судебном заседании и обжаловать судебное решение о признании его недееспособным, вследствие чего по независящим от него причинам пропустил срок для подачи кассационной жалобы, а в последствии будучи недееспособным получил отказ суда в рассмотрении дела в надзорной инстанции.

Мамонов узнал о своей недееспособности в сбербанке, куда в очередной раз пришел за получением пенсии. Тогда же узнал, что его счет закрыт, пенсия перечисляется на счет его сына, назначенного опекуном. О назначении ему опеки Мамонов также извещен не был.

Мамонову было отказано судом в восстановлении срока для кассационного обжалования решения о признании его недееспособным на том основании, что он не участвовал в судебном заседании «согласно заключению СПЭ», хотя речь в жалобе Мамонова шла не о его присутствии, а о неизвещении о судебном решении.

Этот отказ Мамонов обжаловал в вышестоящем суде, который признал его неосведомленность о состоявшемся судебном решении уважительной причиной, однако вновь отказал ему в восстановлении срока для обжалования, т.к. Мамонов, якобы, узнав, наконец, о решении суда, не обратился сразу в суд и пропустил второй раз 10-дневный срок для обжалования этого решения. Доводы суда нельзя признать убедительными, т.к. Мамонов, хотя и узнал о принятом судом решении, обратиться в кассационную инстанцию он смог, разумеется, лишь после того как добился получения копии этого решения на руки.

Мамонов, узнав, что психиатрическое учреждение, проводившее ему СПЭ, не имеет лицензии на данный вид медицинской деятельности, обратился в суд с надзорной жалобой, указав на данное обстоятельство, приложив документы психиатрического учреждения. Суд и на этот раз в нарушение закона отказал ему, несмотря на очевидный факт отсутствия лицензии, сославшись на то, что у врачей этого учреждения есть сертификаты. Суд, таким образом, произвел подмену тезиса, дав ответ на вопрос, который перед ним не ставился, т.к. ответ на него не имел юридических последствий.

Попытки Мамонова оспорить тот факт, что он не был извещен о подготовительном заседании суда по принятию к рассмотрению заявления сына о признании его недееспособным, так же не увенчались успехом. Суд указал, что о невозможности его участия в деле было сказано в заключении СПЭ. При этом суд не пожелал признать очевидное: СПЭ была проведена, разумеется, после подготовительного заседания, а значит Мамонов должен был быть приглашен в судебное заседание, на котором и ставился вопрос о назначении СПЭ.

Дальнейшие попытки Мамонова добиться справедливого судебного разбирательства были судебными органами пресечены: очередная надзорная жалоба Мамонова, поданная его представителем (вторым сыном), была возвращена без рассмотрения по существу на том основании, что Мамонов как недееспособный не может выдавать доверенности на ведение своих дел. Жалобу в суд от его имени может подать только его опекун. Понятно, что опекун, по чьему заявлению и был Мамонов признан недееспособным, не стал помогать своему подопечному в обжаловании судебного решения о недееспособности.

Тупиковая ситуация в деле Мамонова, как и в делах других граждан, лишившихся дееспособности, не оставляет ничего другого как подать жалобу в Конституционный Суд РФ с просьбой о проверке конституционности ряда положений ГПК РФ. Дело Мамонова имело бы также отличную судебную перспективу в Европейском суде по правам человека.

Анализ российского процессуального законодательства позволяет также констатировать тот факт, что право лица, признаваемого недееспособным, на справедливое судебное разбирательство нарушается по-существу в двойном объеме.

Отмеченные пробелы и неопределенность в отношении порядка признания лица недееспособным усугубляются отсутствием в процессуальном законодательстве надежных механизмов обеспечения равенства и состязательности сторон при сборе, представлении, исследовании и оценке доказательств. Суды же не всегда опираются на существующие механизмы или приводят их в исполнение.

В особенности это касается доказательств, полученных с использованием специальных знаний в данном случае знаний в области психиатрии:

1) ГПК РФ, так же как и УПК РФ, не ограничивает производство судебных экспертиз рамками лишь государственных судебно-экспертных учреждений. Однако использование в ГПК понятия «судебно-экспертное учреждение» создает искусственные препятствия для реализации права сторон ходатайствовать о производстве СПЭ негосударственным юридическим лицом, т.е. судебно-экспертной организацией;

2) отсутствие в ст. 84 ГПК РФ нормы, обеспечивающей реализацию права подэкспертного на включение в состав экспертной комиссии по проведению СПЭ дополнительно специалиста соответствующего профиля (см. ч. 3 ст. 52 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан), приводит к неисполнению руководством государственных экспертных учреждений определения суда о назначении СПЭ в части привлечения к ее проведению поименованного в определении дополнительного эксперта, не являющегося работником данного учреждения;

3) ч. 1 ст. 85 ГПК РФ обязывает эксперта провести исследование представленных материалов и документов, в то время как объектом исследования в ходе СПЭ по делам о признании лица недееспособным является прежде всего физическое лицо, его психическое состояние. Такой пробел ведет к смещению приоритетов при производстве СПЭ, снижению полноты, всесторонности и объективности заключения эксперта;

4) в ст. 85 ГПК РФ не предусмотрено право эксперта делать подлежащие занесению в протокол судебного заседания заявления по поводу неправильного истолкования его заключения или показаний лицами, участвующими в деле, что позволяет непреднамеренно либо сознательно искажать сторонам аргументацию и выводы эксперта и влечет за собой принятие ошибочных судебных решений;

5) ст. 86 и 187 ГПК РФ предписывают суду мотивировать лишь свое несогласие с заключением эксперта, в то время как ст. 67 ГПК обязывает суд приводить мотивы, по которым одни доказательства приняты в качестве средств обоснования выводов суда, а другие доказательства отвергнуты судом, а также основания, по которым одним доказательствам отдано предпочтение перед другими. Иными словами согласие с экспертным заключением, так же как и несогласие с ним, суду следует мотивировать. На необходимость приведения мотивов согласия с заключением эксперта в судебном решении специально указывается в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 19 декабря 2003 г. № 23 «О судебном решении». На практике, однако, экспертные заключения в лучшем случае лишь оглашаются, но при этом отнюдь не исследуются и должным образом судом не оцениваются, превращаясь по существу в исключительное средство доказывания. В своем решении суд обычно лишь констатирует, что «оснований не доверять заключению экспертов у суда нет». Такой практике способствует наличие пробелов в указанных ст. 86 и 187 ГПК РФ;

6) ч. 1 ст. 157 ГПК РФ консультации и пояснения специалистов относит к доказательствам по делу, которые суд обязан исследовать, заслушав их. В то же время глава 6 ГПК, посвященная доказательствам, и, в частности ст. 55 ГПК, такой вид доказательств не предусматривают;

7) из ч. 4 ст. 188 ГПК РФ следует, что специалист может быть привлечен к делу не только по инициативе суда, но и по заявлению лица, участвующего в деле. Вместе с тем в ст. 35 ГПК среди прав лиц, участвующих в деле, данное право не указывается;

8) ГПК РФ предусматривает возможность привлечения специалиста при назначении экспертизы, но не предусматривает возможности исследования в суде заключения эксперта с привлечением специальных знаний специалиста, что не позволяет обеспечить надлежащий уровень такого исследования, исходя из принципов состязательности и равноправия сторон;

9) согласно ст. 171 ГПК председательствующему поручено разъяснять специалисту его права и обязанности. Однако норма о правах специалиста в Кодексе отсутствует, что является нонсенсом.

В отличие от российского уголовного процесса и практики во многих других правовых системах, российский гражданский процесс, кроме того, не требует от стороны раскрытия содержания свидетельских и письменных доказательств другой стороне до дачи этих показаний (предъявления письменных доказательств) в суде. Поэтому граждане, признаваемые недееспособными, в случае, если они все же присутствуют в судебном заседании, имеют ограниченные представления о доказательствах против них до самого начала слушания. Это создает плодотворную почву для «вопиющей несправедливости и произвольности», когда дело доходит до установления фактов судом.

В связи с рассмотрением вопроса о соответствии российского законодательства, регулирующего порядок признания лица недееспособным, ст. 6.1 Конвенции нельзя не отметить, что, по нашему мнению, ст. 6 Конвенции в своей диспозиции делает акцент, притом в значительной степени, на: а) судебное разбирательство по уголовным делам и б) права обвиняемого в ущерб правам потерпевшего. ПРИНЦИПАМ СУДЕБНОГО РАЗБИРАТЕЛЬСТВА В РАМКАХ ГРАЖДАНСКОГО ПРОЦЕССА, В КОТОРОМ РАССМАТРИВАЕТСЯ «СПОР О ГРАЖДАНСКИХ ПРАВАХ И ОБЯЗАННОСТЯХ» ГРАЖДАНИНА, В ЧАСТНОСТИ СО СТОЛЬ РАДИКАЛЬНЫМИ ДЛЯ НЕГО ПРАВОВЫМИ ПОСЛЕДСТВИЯМИ, КАК ЛИШЕНИЕ ДЕЕСПОСОБНОСТИ, В СТ. 6 КОНВЕНЦИИ ВНИМАНИЯ НЕ УДЕЛЕНО.

Раздел 2. ПРАВОВОЙ СТАТУС НЕДЕЕСПОСОБНОГО ЛИЦА

В законодательстве РФ отсутствует единый законодательный акт, в котором бы определялся правовой статус недееспособного лица. Даже в юридических энциклопедических изданиях понятие «недееспособность» не приводится. Статья 29 Гражданского кодекса РФ, предусматривающая возможность признания гражданина недееспособным, указывает лишь, что опекун недееспособного совершает от его имени сделки. Другие же многочисленные ограничения для данной категории граждан распределены по иным кодифицированным и некодифицированным законодательным актам.

Согласно законодательству РФ лицо, признанное судом недееспособным, не имеет права избирать и быть избранным, самостоятельно совершать завещания, сделки, распоряжаться денежными доходами и имуществом по своему усмотрению, вступать в брак, быть усыновителем, состоять на государственной службе, подавать заявления в суд и др. Такие лица без их согласия могут быть подвергнуты психиатрическому освидетельствованию и лечению, направлены в психиатрический стационар, помещены в психоневрологический интернат. Согласия недееспособного не требуется и на расторжение с ним брака, усыновление его детей, обработку его персональных данных, совершение иных действий, например, дактилоскопическую регистрацию лица и др. Гражданство недееспособного следует гражданству опекуна.

Ограничения, которые ввел законодатель для недееспособных носят тотальный характер для каждого недееспособного без учета особенностей конкретного случая.

В целях предотвращения того или иного неверного действия со стороны лица с психическим расстройством (например, дарения своей единственной квартиры) путем признания его недееспособным, суд своим решением автоматически лишает гражданина возможности лично реализовывать сразу все принадлежащие ему права, а многих прав лишает вовсе (избирательного права, права вступать в брак и др.) исходя из своего рода презумпции того, что данное лицо не понимает и не может в принципе понимать ничего из того, что вокруг него происходит и полностью перестает себя контролировать причем сразу во всем; что такое лицо отныне может обойтись без супруга и детей.

Кроме того ни один законодательный акт не предусматривает прав (объема действий), которые граждане, признанные недееспособными, могут осуществлять (совершать) самостоятельно, границы их личного «пространства», допустимости в принятии решений и соответственно не определяет пределов дозволенного для назначенных им опекунов.

Единственное и притом косвенное упоминание (по-существу намек) о правах подопечного (т.е. лишь того недееспособного, которому опекун уже назначен) на осуществление им неких самостоятельных действий содержит ст. 37 ГК РФ. В ней указывается, что доходы подопечного расходуются опекуном, за исключением доходов, которыми подопечный вправе распоряжаться самостоятельно. Однако о том, где именно это право взрослого подопечного записано и о каких доходах идет речь ГК РФ умалчивает, хотя в отношении малолетних (т.е. фактически также не обладающих дееспособностью граждан) и несовершеннолетних в возрасте от 14 до 18 лет (не полностью дееспособных граждан) предусматривает специальные нормы с перечнями прав (действий), которые могут самостоятельно без согласия законных представителей эти лица осуществлять.

Неопределенность в этом вопросе развязывает руки и опекунам и органам опеки. Опекунам не возбраняется сверх всякой меры вторгаться в частную жизнь своих подопечных, например, в их увлечения. Подопечным чинят препятствия или без объяснения причин запрещают общаться с юристом (по вопросам пересмотра судебного решения, обращения в Европейский суд), встречаться с представителями правозащитных организаций, в т.ч. при нахождении в психиатрическом стационаре, психоневрологическом интернате, осуществлять переписку, направлять обращения в органы государственной власти при всей очевидности того факта, что указанные контакты не представляют для них угрозы и служат защите прав и интересов лиц с психическим расстройством.

Таким образом принципы института недееспособности в российском гражданском законодательстве не признают, насколько это возможно, существование различных степеней недееспособности, а также возможности изменения характера недееспособности с течением времени. Меры защиты автоматически связаны с полным лишением гражданской дееспособности и без ограничения по срокам. При этом российское законодательство не обеспечивает надлежащего регулирования правового статуса недееспособного лица, полностью зависимого от опекуна (или от учреждения, наделенного опекунскими функциями) и по-существу находящегося в его власти. Институт недееспособности используется как средство нейтрализации неугодных по тем или иным причинам граждан.

Данные законодательные принципы не соответствуют Рекомендации Комитета министров Совета Европы № R (99)4 «О принципах, касающихся правовой защиты недееспособных взрослых». В частности Принципу 2 (гибкость правового регулирования), т.к. российское законодательство не содержит мер защиты, не связанных с лишением дееспособности лица с психическим расстройством; Принципу 3 (максимальное сохранение дееспособности), т.к. законодательство прямо не предусматривает возможности принимать заинтересованным лицом решения личного характера во время, когда оно способно совершать такие действия; Принципу 6 (пропорциональность), т.к. применение мер защиты не соотносится с индивидуальными обстоятельствами и потребностями лица, а меры ограничения – с целями такого ограничения; Принципу 19 (ограничение полномочий представителя), т.к. законодательство не определяет какие юридически значимые действия имеют настолько личный характер, что их осуществление представителем невозможно; Принципу 14 (длительность, пересмотр и обжалование), т.к. нормы права не устанавливают предельного срока, на который лицо признается недееспособным (недееспособность фактически является бессрочной).

Допущение бесконтрольного вмешательства опекунов (а также учреждений, выполняющих опекунские функции) в частную жизнь своих подопечных без учета пропорциональности преследуемой цели – защита его интересов и здоровья – кроме своего несоответствия указанной выше Рекомендации, представляет собой нарушение ст. 8 Конвенции (право на уважение частной и семейной жизни).

Отсутствие должного правового регулирования прав недееспособных создает предпосылки для введения непредусмотренных законами ограничений для указанной категории лиц в ведомственных нормативных актах органов власти.

Так, Инструкция о порядке рассмотрения обращений и приема граждан в системе прокуратуры Российской Федерации, утвержденная приказом Генерального прокурора РФ от 17 декабря 2007 г. № 200, позволяла оставить без разрешения обращение заявителя, если имеется решение суда о признании его недееспособным. При этом недееспособное лицо не могло даже рассчитывать на уведомление прокуратуры о таком решении (т.е. оставлении обращения без разрешения). Это положение Инструкции противоречило ст. 19 и 33 Конституции РФ, требованиям Федерального закона «О порядке рассмотрения обращений граждан Российской Федерации», было несовместимо с задачами и функциями прокуратуры, позиционирующей себя в качестве главного правозащитного органа государства, и кроме этого не корреспондировалось с нормами Конвенции:

а) со ст. 13 (право на эффективное средство правовой защиты), в соответствии с которой «каждый, чьи права и свободы, признанные в Конвенции, нарушены, имеет право на эффективное средство правовой защиты в государственном органе...»;

б) со ст. 14 (запрещение дискриминации), согласно которой «пользование правами и свободами, признанными в Конвенции, должно быть обеспечено без какой бы то ни было дискриминации по... любым признакам.

После обращения НПА России к Генеральному прокурору РФ данный пункт Инструкции был исключен. Новая редакция данного пункта, однако, не полностью соответствует законодательству, т.к. теперь в качестве основания для оставления обращения без разрешения указан факт недееспособности заявителя при том условии, что его обращение лишено логики и смысла.

Правовое положение недееспособных граждан, а точнее, ограничения их прав в различных сферах, как уже указывалось, отражено в значительном числе законодательных актов.

Ограничения при оказании психиатрической помощи предусмотрены Законом РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании».

Согласно ч. 2 ст. 4 Закона лицу, признанному недееспособным, психиатрическая помощь оказывается по просьбе или с согласия его законного представителя. Из этой нормы следует, что лицо не вправе само обратиться в психоневрологический диспансер, психиатрический стационар за такого рода помощью, не заручившись разрешением опекуна, как правило не обладающего медицинскими знаниями. Если же лицо все же обратится к врачу, то при отсутствии согласия опекуна, хотя и при наличии медицинских показаний и сохранении способности к даче согласия, лицу должно быть исходя из этой нормы отказано во врачебном приеме, госпитализации, лечении, если отсутствуют основания для применения ст. 29 Закона.

Следствием данного общего правила является норма, предусмотренная ч. 4 ст. 28 Закона, в соответствии с которой лицо, признанное недееспособным, помещается в психиатрический стационар по просьбе или с согласия его законного представителя.

При этом Закон: 1) не предполагает получения согласия на это самого недееспособного даже в том случае, когда способность к даче добровольного информированного согласия на помещение в стационар у него сохранена; 2) не требует судебного контроля такой госпитализации. Госпитализация недееспособного по требованию опекуна, несмотря на возражение самого госпитализируемого, по смыслу российского законодательства рассматривается как «добровольная». То есть статья 28 Закона предусматривает фактически еще одно дополняющее ст. 29 основание для недобровольной (принудительной) госпитализации в психиатрический стационар без соблюдения каких-либо процедур и гарантий прав человека.

Недееспособный не может самостоятельно использовать какое-либо средство обжалования своей госпитализации в силу статуса недееспособного лица согласно ст. 222 ГПК. Он не может инициировать процесс и через опекуна, т.к. опекун, по чьей просьбе госпитализирован недееспособный, возражает против его выписки из стационара. В результате содержание недееспособного в психиатрическом стационаре возможно в течение неопределенного периода времени.

Таким образом, норма, предусмотренная ч. 4 ст. 28 Закона РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» нарушает ст. 5 Конвенции (право на свободу и личную неприкосновенность), в частности ст. 5.1 в отношении порядка помещения недееспособного в психиатрический стационар и ст. 5.4 в связи с невозможностью недееспособного требовать судебного рассмотрения вопроса о его госпитализации и добиться освобождения из стационара.

Данная норма не согласуется также с Рекомендацией Комитета министров Совета Европы № R (99)4 «О принципах, касающихся правовой защиты недееспособных взрослых». Согласно Принципу 23 Рекомендации, если к лицу применяется мера защиты, в соответствии с которой какое-либо вмешательство в сфере здоровья может осуществляться только с согласия субъекта, предусмотренного законом, необходимо, тем не менее, получить согласие такого лица, если оно обладает способностью дать его.

Ограничения прав недееспособных граждан предусмотрены также при помещении их в психоневрологический интернат (далее – ПНИ), относящийся к стационарным учреждениям социального обслуживания.

По правилам ст. 41 Закона РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» основанием для помещения в ПНИ лица, страдающего психическим расстройством, являются его личное заявление и заключение врачебной комиссии. Для недееспособного основанием служит решение органа опеки и попечительства, принятое на основании заключения врачебной комиссии. Указанная норма, как мы видим, весьма поверхностна по содержанию.

Во-первых, требуемое решение органа опеки может служить лишь формальным основанием для помещения в интернат. Реальным основанием, по нашему мнению, должны считаться особенности психического состояния лица, социально-бытовые и иные условия его жизни, которые в Законе не сформулированы. При отсутствии в Законе показаний для помещения в ПНИ и критериев, которыми органы опеки должны руководствоваться при принятии решения, должный контроль за законностью и обоснованностью помещения недееспособного в ПНИ осуществляться не может.

Во-вторых, по смыслу ст. 41 Закона для помещения недееспособного в ПНИ не требуется не только его заявления, но и его согласия. Позиция опекуна по данному вопросу также правового значения не имеет. По существу эта норма в завуалированной форме предусматривает помещение лица, страдающего психическим расстройством, в ПНИ в недобровольном порядке исходя лишь из его правового статуса недееспособного лица.

В-третьих, ст. 41 Закона не предусматривает для таких случаев судебной процедуры в отличие от ст. 33-36 Закона, регулирующих судебный порядок рассмотрения дел о недобровольной госпитализации в психиатрический стационар и ее продлении.

Помещение недееспособных граждан в учреждения социального обслуживания, включая ПНИ, регулируется также Федеральным законом «О социальном обслуживании граждан пожилого возраста и инвалидов».

В соответствии с ч. 1 ст. 15 данного Федерального закона граждане пожилого возраста и инвалиды могут быть помещены в эти учреждения без их согласия, если они лишены ухода и поддержки со стороны родственников или иных законных представителей и при этом не способны самостоятельно удовлетворять свои жизненные потребности (утрата способности к самообслуживанию и (или) активному передвижению) или признаны в установленном законом порядке недееспособными.

Союз «или» в конце нормы позволяет трактовать ее таким образом, что недееспособный без его согласия может быть помещен в ПНИ, если он лишен ухода и поддержки со стороны опекуна. При этом его способность к самообслуживанию или передвижению значения не имеет.

В то же время согласно ст. 20 того же Федерального закона стационарное социальное обслуживание предназначается для граждан... «частично или полностью утративших способность к самообслуживанию...»

Кроме того в соответствии со ст. 9 данного законодательного акта согласие на социальное обслуживание недееспособных граждан дается их законными представителями. А для помещения их в стационарное учреждение социального обслуживания требуется письменное заявление законного представителя.

И, наконец, ч. 2 ст. 15 устанавливает правило о том, что вопрос о помещении недееспособного в такое учреждение без его согласия или без согласия его законного представителя решается судом по представлению органов социальной защиты населения.

Данные нормы вступают в логическое противоречие друг с другом, а также образуют пробелы, что напрямую приводит к необоснованным ограничениям прав недееспособных с учетом того, что их согласие на помещение в ПНИ на постоянное место жительства не испрашивается в любом случае, как в соответствии со ст. 15, так и ст. 9.

Во-первых, лишение недееспособного ухода и поддержки со стороны опекуна, которое должно было бы влечь замену опекуна органом опеки и попечительства, оборачивается для недееспособного водворением его самого в закрытое учреждение, которым является ПНИ.

Во-вторых, согласие (а затем заявление) на помещение недееспособного в ПНИ требуется как раз от того лица (опекуна), который и лишил своего подопечного ухода и поддержки, что является нонсенсом, вдвойне утяжеляющим ограничительный статус недееспособного.

В-третьих, если указанные учреждения согласно ст. 20 Федерального закона предназначены для граждан, утративших способность к самообслуживанию, то помещение в них недееспособных граждан лишь в силу их недееспособного статуса и фактически вследствие невыполнения опекунами своих обязанностей (а также вследствие ненадлежащего исполнения органом опеки своих функций по подбору опекунов) не может считаться законным, т.к. способность недееспособного к самообслуживанию согласно ч. 1 ст. 15 юридического значения для помещения в ПНИ не имеет.

В-четвертых, ст. 41 Закона РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» в качестве основания для помещения недееспособного в ПНИ предусматривает решение органа опеки, в то время как ст. 9 и 15 указанного выше Федерального закона – заявление опекуна. Противоречия в законодательстве создают основу для злоупотреблений.

В-пятых, согласно ч. 2 ст. 15 Федерального закона решение вопроса о помещении лица в ПНИ отнесено к компетенции суда в случае если помещение производится без согласия лица или без согласия его законного представителя. Из этого можно заключить, что при наличии согласия законного представителя (опекуна) судебная процедура «отменяется».

В-шестых, в отличие от приведенного выше порядка, предусмотренного ч. 2 ст. 15 Федерального закона, статья 41 Закона о психиатрической помощи не предусматривает участия суда в решении данного вопроса ни при каких условиях.

Сравнительный анализ норм двух законодательных актов свидетельствует о наличии противоречий в принципах и порядке правового регулирования одного и того же вопроса. Это обстоятельство позволяет сделать вывод о том, что судебная процедура помещения недееспособного в ПНИ не является обязательной. Решение органа опеки заменяет, а точнее, подменяет собой судебное решение.

В-седьмых, указание в ч. 2 ст. 15 Федерального закона о судебном рассмотрении вопроса о недобровольном помещении в ПНИ не имеет правового развития ни в самом Федеральном законе, ни в ГПК РФ, хотя дела такого рода должны были бы рассматриваться в порядке особого производства (см. ч. 2 ст. 262 ГПК РФ). В законодательстве полностью отсутствует механизм реализации данной нормы: не регламентирован порядок обращения в суд по данному вопросу (подсудность гражданского дела, требования к заявлению, лица, правомочные подать заявление в суд, процедура и сроки рассмотрения заявления, участники процесса, порядок принятия судом решения, порядок его обжалования и др.). Не установлен судебный порядок рассмотрения вопроса о продлении пребывания недееспособного в ПНИ.

Возможное предложение правоведов восполнить указанный пробел путем применения института аналогии закона (ст. 11 ГПК РФ), т.е. рассматривать такие дела по правилам главы 35 ГПК РФ «Принудительная госпитализация гражданина в психиатрический стационар» вряд ли приемлемо, т.к. природа правоотношений при осуществлении недобровольной (принудительной) госпитализации в психиатрический стационар не является сходной с процессом недобровольного помещения в ПНИ на постоянное жительство. Кроме того недобровольная госпитализация недееспособных в психиатрический стационар, как уже указывалось, так же не вполне соответствует международно-правовым принципам регулирования.

В-восьмых, законодатель, не заметив возникших пробелов и противоречий, фактически «узаконил» их, указав в ч. 4 ст. 9 Федерального закона, что помещение граждан в стационарные учреждения социального обслуживания без их согласия или без согласия их законных представителей допускается на основаниях и в порядке, предусмотренных и ст. 15 Федерального закона и Закона о психиатрической помощи, т.е. сразу обоими законодательными актами.

Таким образом, нормы Закона РФ «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании» и Федерального закона «О социальном обслуживании граждан пожилого возраста и инвалидов» в части регулирования вопроса о помещении недееспособных граждан в психоневрологические интернаты не соответствуют Конвенции:

1) ст. 5.1. «е», так как указанные нормы: а) не предусматривают необходимых и достаточных оснований для помещения недееспособного в ПНИ, связанных с особенностями его психического состояния, социально-бытового положения и др.; б) основывают недобровольность помещения недееспособного в ПНИ исключительно исходя из его правового статуса (Закон о психиатрической помощи) или в дополнение к нему на невыполнении опекуном своих обязанностей по уходу за подопечным (ФЗ «О социальном обслуживании граждан пожилого возраста и инвалидов»);

2) ст. 5.4. в связи с неочевидностью судебного порядка помещения недееспособного в интернат; отсутствием судебного контроля за пребыванием недееспособного в ПНИ и невозможностью недееспособного добиться освобождения из ПНИ. Решения вопроса о дальнейшем содержании недееспособного лица в ПНИ и вопроса о возможности пересмотра решения суда о его недееспособности в соответствии со ст. 43 Закона о психиатрической помощи находятся в компетенции администрации этих учреждений. Отказ же от услуг таких учреждений граждан, признанных недееспособными, согласно ч. 3 ст. 15 указанного выше Федерального закона производится по письменному заявлению их законных представителей и только в случае, если они обязуются обеспечить подопечным уход и необходимые условия проживания;

3) ст. 6 в связи с неурегулированностью в указанных законодательных актах, а также в ГПК РФ судебной процедуры рассмотрения дел о недобровольном помещении граждан, страдающих психическим расстройством, в стационарные учреждения социального обслуживания, что не обеспечивает право граждан на справедливое судебное разбирательство.

Нормы указанных законодательных актов не согласуются с Принципом 9 Рекомендации Комитета министров Совета Европы № R (99)4 «О принципах, касающихся правовой защиты недееспособных взрослых». Данный принцип предусматривает, что при назначении или осуществлении меры защиты недееспособному необходимо выяснить, насколько это возможно, его прошлые и настоящие желания и чувства, а также учитывать и уважать таковые.

Российское законодательство не обязывает учитывать желание недееспособного гражданина при решении вопроса о его помещении в психоневрологический интернат при том, что помещение в такое учреждение почти всегда влечет за собой переход опекунских полномочий учреждению.

Раздел 3. ПРИЗНАНИЕ ГРАЖДАНИНА ДЕЕСПОСОБНЫМ

«Формула» признания гражданина дееспособным в Гражданском кодексе РФ чрезвычайно лаконична: «Если основания, в силу которых гражданин был признан недееспособным, отпали, суд признает его дееспособным» (п. 3 ст. 29).

Второе и последнее упоминание в ГК РФ на этот счет содержит п. 1 ст. 40: «опека над совершеннолетними гражданами прекращается в случае вынесения судом решения о признании подопечного дееспособным по заявлению опекуна или органа опеки и попечительства».

Порядок же признания гражданина дееспособным, который должен регулироваться процессуальным законодательством, как это невероятным не покажется, в ГПК РФ попросту отсутствует, если не считать ч. 2 ст. 286 ГПК, в которой записано буквально следующее: «В случае, предусмотренном пунктом 3 статьи 29 ГК РФ, суд по заявлению опекуна, члена семьи, психиатрического или психоневрологического учреждения, органа опеки и попечительства на основании соответствующего заключения судебно-психиатрической экспертизы принимает решение о признании гражданина дееспособным».

Анализ приведенных статей, а точнее, всего лишь отведенных законодателем пунктов статей, в контексте иных процессуальных норм свидетельствует:

1) о правовой неопределенности (вакууме), в которой пребывают указанные пункты (части) статей; о выпадении их из контекста всех иных норм ГК и ГПК РФ; об отсутствии взаимосвязи с последними.

Такая ситуация обусловлена очевидным пробелом в ГПК РФ. Дела о признании гражданина недееспособным относятся к делам так называемого особого производства. Они рассматриваются и разрешаются судом по общим правилам искового производства с особенностями, установленными специальным подразделом IV «Особое производство» ГПК РФ. В порядке особого производства рассматриваются 11 категорий дел, например, дела о недобровольной госпитализации в психиатрический стационар.

Проблема, однако, состоит в том, что, если дела о признании гражданина недееспособным прямо указаны в перечне дел особого производства (ч. 1 ст. 262 ГПК РФ), то дела о признании гражданина дееспособным в нем не значатся, хотя упомянутая ст. 286 ГПК и размещена в подразделе «Особое производство», что является нонсенсом. Законодатель, по-видимому, счел ненужным определяться в вопросе о том, в каком порядке должны рассматриваться дела о восстановлении дееспособности граждан, посчитав такие дела малозначительными или маловероятными, одним словом, не заслуживающими внимания и не требующими ясности в правовом регулировании.

2) о наличии противоречий между нормами материального (п. 1 ст. 40 ГК РФ) и процессуального права (ч. 2 ст. 286 ГПК РФ) в вопросе о перечне лиц, правомочных подать в суд заявление о признании гражданина дееспособным.

Согласно ч. 2 ст. 286 ГПК такими лицами являются: опекун, член семьи, психиатрическое или психоневрологическое учреждение и орган опеки и попечительства.

ГК РФ (п. 1 ст. 40), недопустимо вторгаясь в сугубо процессуальные вопросы, необоснованно сужает этот перечень до двух субъектов: опекуна и органа опеки, сокращая тем самым до минимума шансы недееспособного вернуть утраченную дееспособность.

3) о необоснованном ограничении в процессуальных нормах круга лиц, правомочных инициировать судебную процедуру о признании лица дееспособным.

Часть 2 ст. 286 ГПК РФ не включила в число лиц, которые вправе подать заявление в суд о признании лица дееспособным, близких родственников недееспособного (родителей, детей, братьев, сестер), независимо от совместного с ним проживания, которые согласно ч. 2 ст. 281 ГПК РФ наделены, однако, правом подачи заявления о признании гражданина недееспособным. Таким образом, близкий родственник, по заявлению которого гражданин был признан недееспособным, лишен права в последствии обратиться в суд по поводу восстановления дееспособности близкого ему человека, более не нуждающегося по своему психическому состоянию в опеке.

Недостатком редакции ч. 2 ст. 286 ГПК является также тот факт, что в ней не указано член чьей семьи (опекуна, недееспособного или кого-либо еще) наделен правом подачи заявления. В ч. 2 ст. 281, в отличие от ч. 2 ст. 286, прямо говорится о члене семьи гражданина, страдающего психическим расстройством.

Ранее действовавший ГПК РСФСР (ст. 263) право подачи заявления о признании гражданина дееспособным автоматически распространял на всех субъектов, правомочных подать заявление о признании гражданина недееспособным. Такой принцип регулирования был более адекватным.

ГПК РФ подверг перечень правомочных заявителей, указывавшихся в ст. 258 ГПК РСФСР, и другому не вполне обоснованному изменению. Из этого перечня в ГПК РФ не вошли прокурор и общественные организации. Прокурор, который согласно ч. 1 ст. 45 ГПК РФ вправе подать в суд заявление в защиту прав, свобод и законных интересов недееспособного, но не включен в перечень ст. 281 ГПК РФ, с позиции Верховного Суда РФ [ Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации, 2005, № 1. С. 25 ] утрачивает право подачи в суд заявления о признании гражданина недееспособным. Следуя логике Верховного Суда РФ, прокурор не вправе обращаться в суд и по вопросу восстановления дееспособности гражданина, а это означает, что недееспособный лишен в этом вопросе активной прокурорской поддержки, как и эффективной поддержки правозащитных общественных организаций, которые так же исключены из перечня правомочных заявителей.

4) о заведомо бесправном положении недееспособного при рассмотрении в суде дела о признании его дееспособным

О нарушении прав граждан при признании их недееспособными мы указывали в разделе 1 доклада. Все отмеченные нами процессуальные пробелы и противоречия, касающиеся этой процедуры, распространяются, а точнее, зеркальным образом отображаются и на правах недееспособного гражданина при рассмотрении дела о признании его дееспособным.

Однако ущербность процессуального статуса лица, признаваемого недееспособным, – ничто по сравнению с его фактическим отсутствием у недееспособного, пытающегося восстановить свою дееспособность. Статус недееспособного лица плюс отсутствие процессуального регулирования процедуры восстановления дееспособности многократно усугубляют его положение.

Согласно ч. 1 ст. 37 ГПК РФ способность своими действиями осуществлять процессуальные права, выполнять процессуальные обязанности и поручать ведение дела в суде представителя (гражданская процессуальная дееспособность) принадлежит в полном объеме гражданам, достигшим возраста 18 лет, и организациям. Исходя из данной общей нормы фактор признания гражданина недееспособным на его гражданскую процессуальную дееспособность не влияет. Однако, это не так. Как следует из ч. 4 ст. 37 ГПК РФ, права, свободы и законные интересы граждан, признанных недееспособными, защищают их законные представители – опекуны.

При этом в этой же статье ГПК РФ содержится очевидное, ничем не обусловленное и даже противоречащее здравому смыслу противопоставление недееспособных иным гражданам – несовершеннолетним в возрасте от 14 до 18 лет и ограниченным в дееспособности лицам в вопросе об их участии в судебном заседании. В ч. 3 ст. 37 указывается, что несовершеннолетних и ограниченных в дееспособности лиц, права которых в процессе защищают их законные представители, суд обязан привлекать к участию в деле. Применительно к недееспособным ч. 4 ст. 37 ГПК данного указания не содержит. Это означает, что рассмотрение дела о признании гражданина дееспособным может быть заочным.

Такое решение законодателя не только нарушает общепринятые международно-правовые каноны, но и нелогично по сути. Ведь само существо признания гражданина дееспособным как раз и предполагает, что психическое состояние гражданина улучшилось настолько, что он может понимать значение своих действий и руководить ими, а значит может участвовать в судебном заседании. Более того, он должен быть «привлечен к участию» в деле, т.к. судья должен составить о нем личное мнение.

Незыблемое правило ст. 37 ГПК РФ о том, что права и законные интересы недееспособных защищают в процессе их опекуны, безусловно, срабатывает, однако только не по делам о восстановлении дееспособности подопечного.

Лишь в одном случае такая «защита» может идти на пользу недееспособному: когда опекун самолично подал заявление о признании своего подопечного дееспособным и то только при том условии, если он сделал это искренне, стремясь вернуть подопечному его гражданские права и обязанности. Однако такой ход событий бывает не всегда. Если заявление в суд о признании гражданина дееспособным подает кто-либо из членов семьи подопечного, а не сам опекун, то это, как правило, значит, что опекун против подачи такого заявления. В судебном процессе возникает конфликт интересов между недееспособным и членом его семьи, с одной стороны, и опекуном недееспособного, с другой стороны. Опекун фактически не только перестает осуществлять защиту интересов своего подопечного, но превращается в тормоз, оказывая противодействие.

В практике НПА России имеется случай, когда заявление в суд о признании гражданина дееспособным подал психоневрологический интернат, осуществлявший опекунские функции в отношении данного гражданина. Однако такое заявление было подано интернатом под нажимом правозащитной организации. В суде представитель ПНИ не предпринимал никаких действий по представлению и защите интересов своего подопечного. В итоге суд необоснованно отказал ПНИ в удовлетворении его заявления.

Ситуация в процессуально-правовом плане еще больше усложняется, когда в дело вступает адвокат, нанятый опекуном. Адвокат должен представлять интересы клиента, которым в данном случае является не само лицо, дело о котором рассматривается, а его представитель (опекун), который, в свою очередь, имеет собственное мнение по делу, отличное от мнения и желания недееспособного и его родственника.

В практике НПА России имеется случай, когда опекун запретил адвокату обжаловать решение суда об отказе в признании его подопечного дееспособным при наличии явных процессуальных нарушениях, допущенных судом в ходе рассмотрения дела.

Понятно, что по российскому законодательству и речи быть не может о том, чтобы недееспособный мог сам обжаловать принятое в отношении него судебное решение, в частности об отказе в признании его дееспособным.

5) о несоответствии ч. 2 ст. 286 ГПК РФ принципам оценки доказательств.

Согласно все той же ч. 2 ст. 286 ГПК решение о признании гражданина дееспособным суд принимает «на основании соответствующего заключения судебно-психиатрической экспертизы».

Из этой, с позволенья сказать, нормы следует, что для принятия решения суду необходим всего лишь один документ, т.е. единственное доказательство – заключение СПЭ.

Во-первых, «заключение экспертизы» – некорректное понятие. Заключение дает не экспертиза, а эксперт (эксперты). Как уголовно-, так и гражданско-процессуальное законодательство использует термин «заключение эксперта».

Во-вторых, и это, безусловно, главное, данная норма противоречит: а) ст. 86 ГПК РФ, в соответствии с которой заключение эксперта для суда необязательно, б) ст. 67 ГПК РФ, устанавливающей, что никакие доказательства не имеют для суда заранее установленной силы, в) ст. 157 ГПК РФ, согласно которой суд при рассмотрении дела обязан непосредственно исследовать помимо заключения экспертов также и другие доказательства по делу: заслушать объяснения сторон и третьих лиц, показания свидетелей, консультации и пояснения специалистов, ознакомиться с письменными доказательствами, осмотреть вещественные доказательства, прослушать аудиозаписи и просмотреть видеозаписи.

Придание законодателем в ч. 2 ст. 286 ГПК РФ заключению эксперта статуса сверхдоказательства неслучайно. Оно отражает реалии судебной практики. Никакого «всестороннего, полного, объективного и непосредственного» его исследования в судебном заседании не проводится. Зачастую, ошибочные, неполные и противоречивые выводы экспертов кладутся в основу судебного решения.

По-существу безнадежной для недееспособного с предопределенным финалом является ситуация, когда по заключению экспертов психическое состояние недееспособного таково, что он по-прежнему не может понимать значения своих действий и руководить ими.

В-третьих, такая усеченная позиция законодателя удобна правоприменителю, т.к. она делает ненужным заслушивать самого недееспособного, его родственников, допрашивать экспертов в суде по данному ими заключению, заслушивать специалистов, ставящих под сомнение обоснованность выводов экспертов и т.д.

Иллюстрацией применения указанных выше законодательных норм может служить дело Тимочкиной (г. Самара), в защите прав которой принимали участие специалисты НПА России.

Тимочкина была признана лицом, оставшимся без попечения родителей, и с рождения находится в интернате для детей инвалидов, как страдающая детским церебральным параличом, передвигается на инвалидной коляске. Тимочкина с детства была лишена основных прав ребенка и прав индивида – на образование и реабилитацию: она не училась в школе, не проходила обследования и не получала лечения по своему заболеванию, у нее не было индивидуальной программы реабилитации инвалида, кресла-коляски с ручным управлением, безбарьерной среды в интернате, где она проживала.

В 2008 г. Тимочкина была переведена в интернат для психически больных и по решению суда признана недееспособной. По заключению СПЭ у Тимочкиной были выявлены признаки умственной отсталости. Интернат принял на себя опекунские функции.

В связи с необоснованностью заключения СПЭ и основанного на нем решения суда по требованию члена Экспертного совета при Уполномоченном по правам человека в РФ через четыре месяца интернат подал в суд заявление о признании Тимочкиной дееспособной, мотивируя это тем, что она хотя и страдает легкой умственной отсталостью, однако понимает значение своих действий, стремится повысить уровень своих знаний, получить профессию.

СПЭ по новому гражданскому делу не выявила у Тимочкиной психического расстройства, однако суд отказал в восстановлении ее дееспособности.

Проведенный нами анализ решения суда позволил выявить следующие проблемы правового характера:

1) допрошенные в судебном заседании эксперты, давшие заключение, в соответствии с которым суд признал Тимочкину недееспособной, показали, что она, по их мнению, «не в полном объеме руководит своими действиями, не способна полностью понимать значение своих действий».

Таким образом, эксперты, указавшие в заключении, что Тимочкина не может понимать значения своих действий и руководить ими, в действительности говорят о неполной мере понимания и возможности руководить своими действиями, в то время как недееспособность согласно ст. 29 ГК РФ предполагает полное отсутствие того или другого. С неполной мерой понимания гражданин не может быть признан недееспособным, т.к. будет отсутствовать юридический критерий недееспособности.

Здесь можно провести некоторую аналогию с институтами невменяемости и ограниченной вменяемости в уголовном праве. Лицо, признанное невменяемым в отношении совершенного им уголовно-наказуемого деяния, т.е. если оно не могло осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий либо руководить ими вследствие психического расстройства, не подлежит уголовной ответственности. Если же лицо в силу психического расстройства не могло в полной мере осознавать... либо в полной мере руководить..., оно считается вменяемым и подлежит уголовной ответственности.

2) обе экспертизы, а также освидетельствование, проведенное Тимочкиной с ее согласия специалистами НПА России, указывают, на наш взгляд, на то, что вместо необходимого для признания лица недееспособным наличия психического расстройства присутствует отставание в психическом развитии, не связанное с психическим расстройством, в частности в силу педагогической запущенности. А это означает, что отсутствует не только юридический, но и медицинский критерий недееспособности.

И здесь также можно провести условную аналогию с нормами уголовного законодательства, но уже с ч. 3 ст. 20 УК РФ.

Эксперты, проводившие первоначальную СПЭ, кроме того на допросе показали, что «на данный момент полное выздоровление Тимочкиной все равно невозможно, а остаточные явления могут сохраняться даже после простудного заболевания». Это высказывание экспертов, учтенное судом при вынесении решения об отказе в восстановлении дееспособности Тимочкиной, так же противоречит законодательству, т.к. для признания лица дееспособным его полного выздоровления не требуется.

Тимочкиной, безусловно, необходим помощник, поводырь в силу указанных выше причин, вероятно целесообразно проживание ее в интернате общего профиля. При этом она не должна быть лишена возможности лично осуществлять свои гражданские права путем превращения ее в недееспособную.

Судебная практика, как оказалось, далека от понимания этих вопросов. Достаточно процитировать далекую от действительности аргументацию судьи из вынесенного ею решения по делу Тимочкиной, передвигающейся, напомним, в инвалидной коляске: «Никакие физические недостатки, вызванные детским церебральным параличом, не должны препятствовать Тимочкиной обслуживать себя самостоятельно».

3) эксперты-психиатры, давшие заключение об отсутствии психического расстройства у Тимочкиной, в судебное заседание не явились, «откомандировав» вместо себя в суд эксперта-психолога, выдав ему доверенность на представление их позиции в суде, который (психолог) не будучи, разумеется, компетентным в вопросах психиатрии не дал необходимых пояснений по заключению экспертов.

Интернат, являясь законным представителем Тимочкиной, о повторном вызове экспертов-психиатров, давших благоприятное для Тимочкиной заключение, не настоял, отказался и от проведения повторной СПЭ. В итоге суд, во-первых, даже не обратил внимания на имевший место нонсенс, когда представители одной специальности (психиатры) «доверяют» представлять свою профессиональную позицию представителю другой специальности (психологу), и во-вторых, счел результаты экспертизы, назначенной по делу о признании Тимочкиной дееспособной, необоснованными на том основании, что допрошенные в судебном заседании эксперты, давшие заключение о наличии психического расстройства у Тимочкиной в рамках совершенно другого гражданского дела (о признании Тимочкиной недееспособной) подтвердили свое заключение. Иными словами, суд не смог допросить экспертов по второй СПЭ, т.е. не исследовал заключение этих экспертов в суде должным образом и на этом основании признал его необоснованным (!?), причем сославшись на мнение экспертов по другому гражданскому делу, отказавшихся комментировать второе заключение и не исследовавших психическое состояние Тимочкиной в настоящее время.

Суд, помимо этого, проявив вопиющую и весьма показательную небрежность, записав в своем решении, что «юридический критерий – неспособность понимать значение своих действий (интеллектуальный аспект) или (? – Ю.А.) неспособность руководить своими действиями (волевой момент) (? – Ю.А.) у Тимочкиной имеет место быть (? – Ю.А.)». Союз «или» указывает на то, что суд по-существу так и не установил какой (интеллектуальный или волевой) элемент юридического критерия имеет место в данном случае. Для установления юридического критерия достаточно, как это должно быть известно, наличия одного из его элементов.

4) в решении суда приведены показания пятерых свидетелей из числа сотрудников интерната, давших положительную характеристику Тимочкиной и считавших, что она понимает значение своих действий и руководит ими.

Однако судья в своем решении указала, что «данные свидетели не могут высказывать подобные суждения ввиду отсутствия у них специальных познаний в области медицины и юриспруденции, поэтому эти суждения не могут быть положены в основу решения».

Такая позиция суда не может считаться правомерной. Во-первых, статус свидетеля не предполагает наличия каких-либо специальных знаний. Во-вторых, сообщенные данными свидетелями сведения не требуют наличия специальных знаний конкретно ни в медицине, ни тем более в юриспруденции. Достаточно того, что они ежедневно наблюдают Тимочкину в интернате. В-третьих, эти свидетели – не случайные прохожие, а сотрудники интерната, имеющие педагогическое либо иное специальное образование, необходимое для работы в интернате психиатрического профиля и в силу этого способные адекватно свидетельствовать о поведении Тимочкиной.

5) суд не указал в решении о том к каким выводам пришли в своих заключениях по данному делу прокурор и орган опеки, что не дает возможности в полной мере оценить обоснованность судебного решения.

После вынесения решения об отказе в восстановлении дееспособности Тимочкиной судья в нарушение закона отказала адвокату, принимавшему участие в деле по инициативе правозащитников на основании ордера, в выдаче решения суда и ознакомлении с протоколом судебного заседания. Интернат, в свою очередь, отказался выдать адвокату доверенность на обжалование данного решения суда, поступив, следовательно, вопреки интересам своей подопечной.

Таким образом, приведенные нормы ГК и ГПК РФ как таковые, а также факт отсутствия законодательного регулирования порядка признания гражданина дееспособным указывают на несоответствие российского процессуального законодательства:

1) Рекомендации Парламентской Ассамблеи Совета Европы 818 (1977) «О положении психически больных», рекомендациям Комитета министров Совета Европы № R (99)4 «О принципах, касающихся правовой защиты недееспособных взрослых» [ Приходится, вместе с тем, с сожалением констатировать, что Рекомендация № R (99)4 «О принципах, касающихся правовой защиты недееспособных взрослых» не содержит принципов, которые бы касались процедуры восстановления дееспособности граждан, т.е. важной и неотъемлемой составляющей принципов правовой защиты недееспособных ], Rec (2004)10 «Относительно защиты прав человека и достоинства лиц с психическим расстройством», в которых государствам-членам Совета Европы предложено установить, чтобы судебные решения не принимались только на основании медицинских заключений, а пациенту с психическим заболеванием, как и любому другому лицу, было обеспечено право быть выслушанным;

2) статье 6.1 Конвенции о защите прав человека и основных свобод в связи с нарушением прав недееспособных граждан на справедливое судебное разбирательство, основанное на состязательности и равноправии сторон, заключающимся в частности в лишении таких граждан разумной возможности представлять свою позицию, в т.ч. доказательства, ходатайствовать о включении в состав экспертной комиссии дополнительно специалиста соответствующего профиля, поставить перед экспертами вопросы и опросить их в ходе процесса, просить о назначении дополнительной, повторной или комплексной экспертизы в конкретном экспертном учреждении (организации).

Итоги проведенного нами исследования подтвердили актуальность проверки соответствия российского законодательства в отношении прав граждан с психическими расстройствами и практики его применения не только нормам европейской Конвенции, но и иным документам Совета Европы, что позволяет выявить максимально широкий спектр правовых проблем.

Основными средствами их решения должны стать меры как по совершенствованию законодательной и нормативной базы (программа максимум), так и по изменению правоприменительной практики с целью предотвращения нарушений прав человека в данной сфере (и соответственно сокращения числа обращений в Европейский суд) путем обучения лиц, ответственных за принятие властных решений, международно-правовым стандартам (программа минимум).

Деятельность в данных направлениях должна осуществляться с учетом рекомендаций Комитета министров государств-членов Совета Европы:

1) Rec (2004)6 относительно совершенствования внутренних средств правовой защиты, в которой отмечается важность информирования в печати о требованиях Конвенции, особенно тех из них, которые вытекают из постановлений Европейского суда относительно конкретной страны и обучение с учетом этих требований судей и других государственных должностных лиц.

2) Rec (2004)5 по вопросу контроля за соответствием проектов законов, действующих законов и практики их применения стандартам, закрепленным Конвенцией о защите прав человека и основных свобод. В соответствии с п. 12 Рекомендации после осуществления контроля должны своевременно предприниматься шаги, требуемые для изменения законов и правоприменительной практики с целью приведения их в соответствие с Конвенцией. При этом отмечается, что для обеспечения такого соответствия часто достаточно изменить судебную и иную правоприменительную практику. В некоторых государствах соответствие может быть достигнуто с помощью неприменения противоречащих Конвенции законодательных мер. Данная возможность приведения в соответствие должна поддерживаться, в частности посредством соответствующего обучения лиц, ответственных за принятие властных решений;

3) Rec (2007)4 о правовом статусе неправительственных организаций в Европе, в которой, в частности отмечено, что вклад неправительственных организаций осуществляется путем предельно многообразных форм деятельности, вплоть до содействия внесению изменений в законодательство и государственную политику, предоставления помощи тем, кто в ней нуждается, мониторинга соблюдения существующих обязательств в соответствии с национальным и международным законодательством;