Калитка параллельных миров

Алекс Левко (Рига)

Мы живем в мире мифов. Крайне живуч миф о том, что попасть в сумасшедший дом - это конец, это смерть для мира реальности. Но ведь ХХI век на дворе, изобретено множество лекарств, позволяющих вернуться в семью и на работу совершенно адекватным человеком. Стоит, наверное, рассказать о том, что происходит за стенами психиатрических больниц и о том, как сложен путь возвращения в мир реальности.

Надзорная палата, тамбур ирреальности

И Камбурова поет... Поет о рождественской елке, о празднике ликующего замирания: а что-то мне подарят? А у меня мешок с нерозданным - как расшатанная ступенька, с которой боишься рухнуть. Я и так уж в платяной шкаф, где тот стоит, без крайней надобности не заглядываю.

Тогда, на отданную двадцатку, не заплатив ни за газ, ни за свет, скупил пол-ярмарки. Несло вдохновение, сердце раскрылось, как всегда перед приступом, хотелось одарить всех точным попаданием в сокровенно-желанное.

А теперь, столько времени спустя после Рождества, сочли бы еще более больным, начни раздаривать все это - не к месту, не по времени.

На этот раз волна из Странного Мира накрыла меня в середине декабря. Я очнулся в надзорной палате психбольницы от холода - две торцовых стены, три больших окна. Связал узлом, которым стреноживал лошадь в походе, три изношенных байковых одеяльца - получилась вполне теплая палатка. Но еще раньше я узнал лицо своего лечащего врача. "Доктор, я так рад вас видеть!" - "Ну, наконец-то, а то все говорят: "Какой ужас, это снова вы!"

А эпизод с одеялами - это был первый самостоятельный поступок вернувшегося в Реальность человека.

Это странное место - одно из самых необычных на Земле, надзорная палата, где всегда дежурят, где все под замком. Здесь ищут кончик, за который бы уцепиться - и вернуться на планету людей.

Кто мы ДО этого? Обитатели миров, существующих в единственном экземпляре - в воображении каждого из нас. Не обязательно ужасных - в них можно быть нечеловечески счастливым. Туда может унести на несколько суток - и потом они будут вспоминаться как сказочное бытие в реальности. Но счастье тому, кто успевает вернуться, кого современная психиатрия (могучая наука) в силах вернуть из инопланетчиков в однопланетян.

Это огромный труд - врачей и нянечек на раздаче каши. Это тяжелый путь для тебя, вкусившего от запретного плода иного бытия. И первый свой шаг к возвращению в мир людей ты делаешь здесь - в надзорной палате.

Очнувшись, я всегда вспоминаю обитателей Бедлама, их судьбу. Лекарств типа галоперидола, возвращающего сознание, в том веке не было. Цепь и кучка соломы - вот что ждало попавшего в узилище для душевнобольных. А любопытные лондонцы по выходным сбегались к воротам - посмотреть на переставших быть людьми.

Пушкин гениально точен - но всякий ли начитанный человек помнит, что идет после слов: "Не дай мне Бог сойти с ума, Нет, легче посох и сума"?

А почему?

"Не то, чтоб разумом моим я дорожил... Я пел бы в пламенном бреду, я забывался бы в чаду нестройных, чудных грез... Да вот беда: сойди с ума, и страшен будешь, как чума, как раз тебя запрут, посадят на цепь дурака и сквозь решетку как зверка дразнить тебя придут".

Документальное свидетельство современника: надзорная палата 1833 года. Но вернемся в наш ХХI век. Они зыбки пока, стены возвращенного Мира, и через них легко просматривается твое вчерашнее могущество. Ведь ты был участником - главным героем - великолепных приключений. Была телепатическая связь со всеми близкими тебе по духу людьми планеты - и суперважный Поступок, равный подвигу, который вы совершаете вместе. Это страшно и сладко. И после Этого экстаза - очнуться в больничной палате и принять, что ничего этого не было - лишь игра воспаленного разума? Да это просто невозможно, это было бы предательством Волшебной Страны, пусть существующей в единственном экземпляре лишь в памяти зыбкой твоей.

Волшебные тапки

Ты еще не помнишь, что тебе предстоит крестный путь возвращения с самого дна. Из состояния, в котором только самые близкие люди считают тебя человеком. Для прочих же ты - растение.

Но разве растения готовы взять вину на себя за соседские грехи? Кто-то намочил постель - а ты винишь себя, что не подумал вовремя об этом Человеке, не разбудил во сне. И крики нянечки обращаешь к себе - грешен... Разве это - не человеческое?

В болезни лучше виден характер. Ярко это проявляется уже потом, в свободных для прогулок коридорах, в уютных палатах пребывающих в сознании. А здесь - как нырок в детство. Не жадина ли твой сосед, одолжит ли тапочки - у тебя не оказалось своих. И он дает, гордясь ими: "Купил за лат на рынке". И тебе так хочется такой мягкотины, и лат у тебя наскребется, только где он, тот рынок? Так мог бы сказать купец, с верблюжьим караваном прошедший иссушенную степь: "Эти дивные ткани я покупал в Чине, в Китае..." Расстояние до рынка теперь меряется во времени - сколько тебе потребуется не дней - внутренних столетий - чтобы оказаться на одной из его дивных площадей? Но тебе так хочется тапочки, что они становятся магнитом и "заякоривают" тебя за реальность за этими стенами. И ты еще не в состоянии осознать, какая это победа. У тебя - здесь, где еле брезжит сознание - волшебные тапочки за лат становятся мечтой о жизни иной.

Удивительно легкое состояние духа. Все соседи искренне интересны тебе, ты наблюдаешь, как меняются они день за днем. И вот уже тот, кто бормотал и выкрикивал день и ночь, собирает "команду физкультурников". И без всякого желания - но тебе сказали, а, значит, нужно делать - ты маршируешь по проходу между койками, стоящими в центре.

Дни здесь не имеют счета. Еще не можешь восстановить связь между появлением подносов с едой и приходом полудня нового дня. Ты сосредоточен на другом - есть, супа не расплескав. Это безумно трудно, но, если не спешить, вписываешься в действо, подобное ритуалу. Это потом всплывет в памяти затверженная формула: "Возвращение - по шажку, по улыбке, по слезинке".

А пока тебе удалось съесть обед, ничего не пролив и не рассыпав. Вкуса не ощутил, но с чувством тяжелого, но выполненного долга ты возлегаешь на койку. Это именно и есть новообретенный стиль бытия. Это не сон, не дрема. Ты качаешься на волнах могучей реки, имени у которой нет. Внутренне погружаешься в абсолютное безмолвие, и вырвать тебя из этой невидимой реальности можно только одним способом - позвав по имени. Наверное, мы настолько внутренне срастаемся со своими именами, что они могут становиться бакенами в самых необычных состояниях. А они сладки. Тревожность придет потом. А нынче - вокруг развертывается какое-то действо, а тебя словно уносит отливом все глубже в море, все глубже. И ты не боишься утонуть - процессы, происходящие в твоем излечиваемом мозге, дают тебе ощущение абсолютной надежности. Все, как и должно быть: абсолютный порядок, только не надо ему мешать. Мыслей в голове нет, нет всегда строившегося тобой "дерева целей", нет обязанностей, прав, страстей. Вселенная в твоей голове мирно спит, и ты даже не помнишь о ней. Тебе спокойно - но это не сон. Это странное бытие в остановленном времени, и тебе хорошо там.

А спустя несколько месяцев тебе вдруг захочется этой абсолютной тишины - чтобы не было мыслей, чтобы качаться на волнах той невозможной в реальном мире реки бестревожности, что укачивала тебя в надзорной палате. Но это вовсе не значит, что ты испытываешь по ней ностальгию. Потому что, попадая туда, теряешь все. Наш век милосерден - душевнобольные всего лишь герои анекдотов. Там, за волшебной калиткой в белой больничной стене, в реальном существовании никогда не изгладится это прошлое - пребывание в мире, которого не существует.

Продвижение

В блаженных мечтах я лежала в 5-й палате. Да, я - это "она". Женская часть моего существа вернулась на место, и это верно указывало, что мне ничего не угрожает. Так уж я привыкла: все в детстве называли меня "Алекс", а не "Сашенька", я всегда играла в мальчишечьи игры, была верным товарищем и соратником. А мое внутреннее "Я" совпадало с любимыми героями приключенческих книг - от Немо до Пятнадцатилетнего капитана. И при первой опасности мой внутренний "он" делает шаг вперед и говорит "Я готов!" ОН - моя вера в себя, моя сила. И во всех моих "снах наяву " есть героическое начало и некоторое мессианство - исконно мужские черты, хотя пола я не меняю. Я просто единое существо, одаренное сказочными возможностями.

Сейчас мое состояние довольно адекватное, о чем и говорит перевод из надзорной палаты. Мне повезло - мой новый дом - очень уютное место, всего пять человек, и нет противных. Теперь для меня открыты все помещения отделения. Тут нет никакого "Подьем", главное - проснутся к завтраку, а он в 9 часов. Для этого и нужны часы в коридоре - сориентироваться и успеть умыться. А желающие встают и в семь утра - чтобы спокойно помыться в ванне. Чистенько там, располагает. Но еще трудно вычислить очередность действий - саму технологию мытья. Даже чистка зубов уже не автоматический ритуал - приходится напрягаться, вспоминая, какое движение должно следовать за каким. Но с каждым днем - все легче. Тут вообще дело в том, что очень многое надо вспоминать.

И не надо гадать, что привезут - кашку. К 9-ти прифырчит грузовичок, привезет желанную еду и начнут раздавать. Очередь, окошечко, подаешь туда кружечку - наливают чай. Спрашивают, какого хлеба - черного или белого. Обычно просишь того и того - положено по два куска. На верхний кладут половинку кругляшочка масла, и вот является тарелка с кашей. Она всегда вполне съедобная, только кукурузная мне нравится больше овсянки. Теперь предстоит очень важная операция: занять место за столом, а свободных всегда мало. Но вот оно, около телевизора. Протискиваешься мимо частокола спинок стульев, усаживаешься. Теперь можно выбрать: добавлять ли масло в кашу или сделать бутерброд. Хлеб с маслом, даже с таким кусочечком, это так вкусно и как дома. И ты размазываешь его ложкой - иногда хватает на оба куска. Теперь у тебя два блюда на завтрак: каша на первое, бутерброд на второе. Если выдали овсянку, как бы отключаешь рецепторы вкуса и получается просто ЕДА. Ее надо съесть до крошечки - кто же разбрасывается съестным? Белый хлеб с маслом проглатываешь мгновенно - так волшебно вкусно. А пустую черняшку можно и просто с чаем съесть.

Теперь надо вернуть тарелку в окошко, сказать искреннее "спасибо" и не забыть забрать чашку с собой - это твое "движимое имущество", пригодится и в палате - водички попить. Главное дело утра выполнено - вот только лекарств дождаться - и можно возлечь на койку. И войти в сладкое состояние бестревожных мыслей. Или послушать разговоры соседушек.

Соседушки

Мне повезло - подобралась приятная и интересная компания. У Анжелы - два высших образования, а работает она - и очень успешно - в гадальном салоне. Она очень общительна, но не навязчива. К гаданию относится серьезно, и это неплохой приработок к инвалидной пенсии. Недавно взяла квартиру в лизинг. У нее есть друг - намного моложе ее. Она, холеная сорокалетняя красавица, вполне способна очаровать, и этот союз вполне может основываться на любви. Рвется на волю - переживает за клиенток, которым стала подругой и советчицей.

А Ольгу на днях выпишут. Закройщица в хорошем ателье, боится эту работу потерять. Мысленно уже далеко за пределами больницы.

Инесе сейчас конспектирует мою книжку по фэн-шуй. Ей интересно. В больницу попала в первый раз и поэтому очень тревожится, сможет ли вернуться к прежней жизни. Работала учительницей, одновременно училась в магистратуре, мама двух малышей. Конечно, вечный стресс - одна из причин болезни. Потом, уже покинув эти стены, мы будем перезваниваться. Я посоветовала ей магистратуру не бросать и в Норвегию, куда ее приглашали по обмену, поехать. И все прошло хорошо - она сильный человек и большая умница.

Еще одна умница у нас - Грета. Совсем молоденькая, а попадала сюда уже семь раз. Только-только успела закончить журфак - училась прекрасно - бюджетное место для нее было единственной возможностью получить образование. Очень доброжелательна, терпелива, не выклянчивает ни у кого жалости к себе. Вместо газеты ей пришлось работать уборщицей в пиццерии, но она не оплакивала себя, а написала книжку "Пиццерия изнутри". Бездна юмора и некоторое сходство с "производственными романами" Хейли. Грета - большая оптимистка и уверена, что найдет спонсора для издания книги. А еще она верит, что врачи подберут-таки для нее такие препараты, что она перестанет попадать сюда снова и снова. И сможет она, наконец, работать в любимой журналистике - ведь таланта и мужества ей не занимать. И я верю в ее удачу!

А наша Раиса уже на пенсии, и в соседнем отделении лежит ее дочь. Это уже третий случай, с которым я сталкиваюсь - мать и дочь в одной больнице. Казалось бы, в полном праве клясть судьбу и плакаться на проклятие наследственности. Но, наверное, время слез уже прошло. Хорошо, что семья у них зажиточная, большая и очень спаянная. Часто приезжает муж, и они с дочкой сразу после утренних таблеток уезжают покататься на машине по городу, обедают в хорошем кафе, а к тихому часу возвращаются. И наверняка "на воле" никому не приходит в голову, что эти женщины в шикарных шубках - душевнобольные.

Тамара старше всех в палате, немного угрюмая и любит рассказывать, через какие препоны пришлось пройти ее семье, чтобы получить статус малообеспеченных. Принесенное из дому ест тайком, как будто могут отнять. Невеселая у нее жизнь, и нет никаких иллюзий, что, выйдя из больницы, окажется в стране, где "счастья каждому, и даром". И я знаю, что она во многом права, но не хочу думать о тяжелом здесь. Какой там был девиз у Скарлетт: "Об этом я подумаю завтра".

"Общественная жизнь" в отделении течет спокойно. Совсем юные девчонки, попавшие сюда, вовсю сражаются с болезнью макияжем, меняются тушью для ресниц, лаком для ногтей, стараясь вернуть былую прелесть. Но яркий макияж на их личиках устрашает - болезнь накладывает на лица особенную печать - черты лица будто каменеют.

Вечера тянутся медленно - телевизор есть, но смотрят двое-трое - нет настроения, раздражает. Зато к Анжеле очередь стоит - всем хочется узнать судьбу. Она берет 10 сантимов за сеанс - ради престижа профессии, раскладывает карты и всем дает надежду. А Инна из соседней палаты делает всем желающим профессиональный маникюр. "Я не беру денег с пожилых, - говорит она, - пусть для них радость будет бесплатной".

Свободный режим – полпути к сладкой свободе

И однажды приходит день, когда тебя переводят на свободный режим. Означает сие, что отныне ты в определенные часы можешь самостоятельно покидать отделение и гулять по всей территории больницы - а это простор. Сладостно, когда в первый раз перед тобой распахиваются все крепкие замки. Ты теперь вправе гулять, ну почти, на свободе.

Свободный режим сладостен летом и весною. Один из склонов холма, на котором стоит больница, превращен в огромный газон. На нем можно сидеть, можно лежать - земля прогрелась и дарит тебе необыкновенную уверенность - ведь что может быть надежнее теплой земли? Пахнет травой, желтенькие цветочки разбегаются по поляне. Это мир счастья - здесь куда лучше, чем там, где впритык к забору мчатся трамваи, где толкутся прохожие на пыльной улице. Солнце - для всех, здоровых и не очень, и сейчас именно нездоровых оно балует - не печет, а нежит. Зелень дарит нас счастьем быть живыми. Да, пусть нездоровыми, но мы сумеем, мы поднимемся и докажем всем, что можем быть им ровней.

Однажды я стояла около забора и смотрела на улицу. А троллейбусная остановка - напротив. И вдруг одна девушка заметила меня, затеребила подругу и стала тыкать в мою сторону пальцем. Похоже, она смеялась. Дурочка! Меня как холодной водой окатило, я тут же отошла подальше. Да, мы больные, над которыми принято смеяться. Даже Аркадий Арканов написал о нас юмореску. А он же врач, как он клятвой Гиппократа не подавился. Но обижаться бессмысленно. Все равно мы сможем жить и работать дальше, ощущая себя полноценными людьми. Ведь мы возвращаемся. Пациенты "дурки" снова становятся бухгалтерами, магистрантами, журналистами. Те, кому повезло, - лекарства от их болезни уже найдены. А у них самих хватило сил подняться духом над больничной койкой. И только мы знаем, что этот переход - от мира болезни к безумному миру реальности - требует истинного мужества.

Страшный автобус

Существуют больничные отпуска - когда врач считает, что ты уже к этому готов, тебя выпускают на выходные домой. Волнение перед первым выходом из больницы - как на вокзале перед отходом экспресса в чудо-страну. Как будто на волю можно опоздать хоть на 15 минут. Но вот получены лекарства на следующие дни, и ты выходишь в мир. Пересекаешь невидимую границу между параллельными мирами - проходишь через обыкновенную калитку в белой стене.

Мир, когда-то бывший твоим, обрушивается невероятным грохотом: это трамвай пробежал, грузовик проехал. И вот ты стоишь на остановке автобуса и думаешь, что делать, если не будет свободных мест, - устоишь ли на ногах или осядешь кулем при первом же повороте. Ждать недолго - и ты перешагиваешь в эту пугающую тебя машину. Сидячих мест нет, все твое тело отдано на волю движения. Невидимая сила подхватывает и несет, встряхивает, подталкивает то в спину, то в живот. От тебя ничего не зависит. Тебе жутко с непривычки. Вдруг теперь так будет всегда? Но в памяти всплывает: вот эта остановка - половина пути. И снова тебя толкают и подталкивают тугие потоки воздуха. Наверное, модель самолета в аэродинамической трубе чувствует нечто схожее. За тонированными стеклами несутся дома и деревья - но ты отворачиваешься, жутковато это. Ты не принадлежишь себе - что ни делай, сатанинская колымага бега не замедлит. От тебя абсолютно ничего не зависит - и это по-настоящему страшно.

Трудно представить, что для человека, родившегося и столько лет прожившего в большом городе, поездка на обыкновенном автобусе может стать просто-таки борьбой за выживание. Борьбой, при которой даже двигаться нельзя - надо терпеть и ждать, будто не можешь выключить телевизор в невыносимом месте ужастика. Но ты терпишь - и доезжаешь до нужной остановки.

Счастливого пути!

И приходит день - радостный и страшный - когда тебя выписывают из больницы. Теперь никакие стены не защитят тебя от реальности, такой непривычной и колючей. Ты запихиваешь вещи в сумку - немало принесли с воли за полтора месяца - и вся палата помогает тебе затянуть застежку. Тебе жалко терять найденных здесь друзей, но телефонами уже обменялись. Теперь выйти на больничное крыльцо - и свобода. Но тебе страшно сойти с него, делаешь два неуверенных шага - и вдруг слышишь незнакомый голос со второго этажа: "Счастливого пути!" И становится легко. Теперь ты знаешь, что сумеешь еще раз доказать свою профпригодность, снова привыкнуть к почужевшему дому. Болезнь, конечно, никуда не исчезнет и будет напоминать о себе подлыми выходками.

Одна из самых частых - приступ эндогенной депрессии. Она словно черным тюлем задергивает мир. Предметы становятся зыбкими. Есть только одна определенность: тебя поймали в очередной раз и снова будут мучить. Если ты дома, то самое лучшее - устроиться на диване, повернувшись лицом к стене, и накрыться пледом с головой. Неплохо при этом закрыть глаза ладонями. Чтобы никакой лучик света не проник, никакая информация извне - она сейчас мучительна. Лежать так и перебиваться, пока чернота сама не начнет рассеиваться. Тогда ты сможешь открыть глаза и откинуть плед. Будешь таращиться на старенькие обои и "думать одну мысль". Насквозь депрессивную - никогда ты не сможешь заработать на ремонт. В этом состоянии невозможно вспомнить что-нибудь приятное из прошлого. Будто в памяти свет вырубили.

Но приходит Полосатка и ложится рядышком. Только ее тепло ощущать - грандиозный подарок. Это якорь в мире без надежды - вот она, кошечка, которую ты подобрала умирающим от голода котенком, ты ее выходила, ты ее вырастила и теперь ты можешь сказать демонам депрессии: в моей жизни был смысл, он есть, я нужна Полосатке. И черные лапы депрессии чуть приотпустят тебя. И твои одеревеневшие руки и ноги расслабляются.

Депрессия невероятно мстительна. Если ты вырвешься из-под натянутого ею одеяла и пойдешь по делам, ты хоть немного отвлечешься и развлечешься. А это не прощается: уже на обратной дороге у тебя начинает сводить мускулы ног. А когда ты вернешься и приляжешь, депрессия в квадрате придет тебя терзать. И нарастает ощущение: жилы из рук вытягиваются и накручиваются на реально существующий ворот. Ты в жуткой тоске мечешься, перекатываясь с боку на бок с вечным на запекшихся губах "Помогите!" Никто не слышит тебя. Это где-то потом ты сможешь позвонить друзьям, и они утешат тебя. Это дар Божий, что у тебя есть истинные друзья. А пока надо терпеть и радоваться, что в эти минуты ты не на работе. Проходит все. Проходит и этот приступ.

И снова ты можешь жить жизнью нормального человека, конечно, поглощая свои таблетки. Вернулась способность читать и запоминать сюжеты, вернулась способность писать далеким друзьям интересные письма. Ты снова в гавани реального бытия. Мы возвращаемся, мы, душевнобольные. Пусть анекдоты повествуют о нас, хотя мы достойны уважения за мужество. Хотя об этом знают только наши врачи и самые близкие из друзей. Счастливого вам пути, коллеги по Судьбе!