Психический инфантилизм

Циркин С.Ю., Москва

На современном этапе развития психиатрических знаний проявления психического инфантилизма должным образом не анализировались, ограничиваясь традиционным постулированием недозрелости или несформированности неких психических функций, например чувства долга, самостоятельности. Неудовлетворенность его прежним пониманием связана, во-первых, с тем, что, имея дело с психической патологией, психиатры неизбежно включали в психический инфантилизм и наиболее распространенные ее проявления. К инфантилизму, в частности, относили такие проявления некритичности как поверхностность суждений или такой вариант эмоциональной дефицитарности как отсутствие заинтересованности в установлении семейно-брачных отношений, тогда как эти признаки вполне могут объясняться психопатологическим диатезом, распространенность которого в популяции чрезвычайно велика. Во-вторых, для определения инфантилизма использовались сводные описательные понятия, которые отражают совокупность психологических (да и микросоциальных) характеристик, такие как «безответственность» и «несамостоятельность». Соответственно, они могут иметь различное объяснение. Использование подобных понятий, если и оправданно для оценки статистического материала, мало пригодно для анализа сущности инфантилизма. В применении клиницистов весьма неопределенны заимствованные у психологов понятия идентификации, самосознания и самооценки, мотивации, в которых желаемое для индивидуума или ожидаемое им по-разному соотносятся с его критической оценкой реального. Аморфные понятия оставляют малообоснованными заключения об инфантилизме как варианте «недоразвитости».

Специфика детско-подростковой психики заключается, во-первых, в отсутствии опыта и, во-вторых, в таком своеобразии процессов психического функционирования, которое обеспечивает его приобретение в минимальные сроки, с максимальной прочностью и в оптимальной последовательности.

От темпов и качества усвоения разнообразных навыков и опыта в процессе созревания как человека, так и многих животных напрямую зависит возможность последующего самостоятельного адаптированного существования. Эмоциональной предпосылкой активного обучения является прежде всего привлекательность процессов познания, благодаря которой дети отличаются большей любознательностью, чем взрослые, и все новое находит у них более живой отклик.

Стремление к познанию реализуется и в игровой деятельности, а несколько позднее включает также влечение к фантазированию. И тут и там в условной (например, сказочной) форме обыгрываются варианты будущего ситуативного поведения, т.е. происходит подготовка к последующей адаптации. Разумеется, степень привлекательности игр и фантазий существенно разнится, еще заметнее межиндивидуальные различия в способностях к воображению, которое служит предпосылкой для реализации этих двух видов влечения, но возрастная тенденция к их ослаблению несомненна.

Усиливает эффективность обучения особая интенсивность эмоций. Она объясняет повышенную впечатлительность детей и выражается в горячности, неспособности сдерживаться. Эмоциональная яркость переживаний лежит в основе псевдологии детей, при которой, начиная выдумывать, они увлекаются своим рассказом настолько, что уже и сами верят в него. Чувственная оживленность у детей проявляется и в их эмоциональной сопричастности к окружающим. Они легко заражаются общим настроением, быстро готовы включиться в атмосферу театральной постановки или кинофильма, хотя и не всегда в состоянии адекватно различать чувства взрослых и понимать смысл драматургического произведения. Благодаря силе сопереживания обращаться из зала к киногероям могут даже те дети, которые уже знают сюжет и понимают его неизменность. Эмоциональная сопричастность к окружающим стимулирует подражательное поведение детей, которое служит целям обучения.

На взрослых детские эмоции даже при пустяковом поводе нередко производят впечатление несоразмерно бурных, но это свидетельствует не только об их интенсивности. При оценке «пустяков» необходимо помнить, что дети живут настоящим, в защищенных условиях родительской опеки, когда более важные для взрослых стратегические соображения малоактуальны, поскольку не детям надлежит помнить о перспективах, а старшим, имеющим для этого больше опыта и аналитических навыков. Тем не менее, уже в подростковом возрасте, когда смысл ситуации понимается, нередко сохраняется склонность к безрассудной запальчивости, к риску ради чувства азарта, предвкушения удачи, а вера в свой шанс основывается на его страстном желании, тогда как особые расчеты – редкость.

Игнорирование перспективных задач в сочетании с непродолжительностью эмоциональных реакций дает основание многим психиатрам говорить о свойственной детям «поверхностности». Понятно, что этот описательный термин не вполне корректен, поскольку на самом деле эмоциональные реакции у детей глубокие, хотя и короткие. Л.Н. Толстой, описывая неприязнь Николеньки к учителю, когда тот его будит, отмечает, что она включает даже отвращение к его одежде. Уже через несколько минут он меняет отношение на противоположное, кисточка на колпаке учителя из противной превращается в милую, причем раскаивается ребенок до слез. Не случайно, что яркие эмоции в народных поговорках соотносятся с чувствами именно детенышей животных: «телячьи нежности», «щенячий восторг», «поросячий визг» (для сравнения: «собачья жизнь», «свинское поведение», «бычья сила»).

Опыт приобретается на протяжении всей жизни, но вначале (в детском возрасте) необходима самая общая ориентировка, когда познание направлено именно «вширь», экстенсивно. Успешности такого обучения способствует многовекторность интересов. Если в раннем возрасте дети могут задавать вопросы буквально обо всем, то у подростков интересы направляются и «вглубь», т.е. все больше переключаются на детализацию вопросов, круг которых в зрелом возрасте суживается. Важна и пластичность эмоций, т.е. легкость возникновения, непродолжительность, быстрая сменяемость. Это проявляется и нетерпеливостью, неспособностью длительно заниматься монотонной деятельностью, не приводящей к быстрому успеху. Если бы дети подолгу эмоционально фиксировались на чем-то одном, то это мешало бы их обучению в других областях. Учитывая относительную непродолжительность эмоциональных реакций у детей, психиатры устанавливают их патологичность при более коротких сроках, чем у взрослых.

Детская эмоциональность предпочтительно откликается на настроение в группах (сверстников и близких), а не на индивидуальные переживания окружающих. Н.Г. Помяловский описывает как, встречая новичка в бурсе, ученики по очереди для забавы издеваются над ним, хотя полностью понимают его мучение и даже притворно сочувствуют ему, чтобы снова под общий хохот обидно подшутить. Действительно, при индивидуальных беседах с школьниками можно убедиться, что они часто беззлобно настроены к жертвам коллективных издевательств, по существу ничего против них не имеют и даже понимают неприятные последствия своего поведения, но сдержаться не могут. Предпочтительность групповой, а не индивидуальной эмпатии, видимо, также имеет биологическую основу, поскольку дети не подготовлены к достаточной самостоятельности и им почти всегда безопаснее держаться коллектива, чему и способствует эмоциональная сопричастность к нему. Этим объясняется и тот факт, что наиболее широкие и прочные дружеские привязанности формируются смолоду.

Психиатр может обратить внимание и на не столько психическую, сколько физиологическую особенность выражения эмоций в детско-подростковом возрасте, которая заключается в их сопряженности с двигательными и голосовыми актами. Это вокализационно-моторное подкрепление эмоций прослеживается с младенческого комплекса оживления, о входящей в состав которого первой в шестинедельном возрасте улыбке писал еще Ф.М. Достоевский, и вплоть до подростковых «восторженных прыжков и восклицаний», автобиографически отмеченных И.С. Тургеневым.

В когнитивной сфере у детей доминирует наглядно-образное мышление, которое эмоционально насыщеннее, чем логическое, но, главное, не нуждаясь в тщательности сопоставлений и последовательности анализа, требует меньше времени для умозаключений. Особенно активно оно используется при детском фантазировании.

В подростково-юношеском возрасте сохраняются основные особенности детской психики, а непринципиальные отличия лишь отражают эмоциональную яркость и пластичность в изменившихся условиях. Меняется сам индивидуум, поскольку он приобрел уже определенные навыки и опыт, и меняются стоящие перед ним задачи, поскольку подготовка к выполнению новой роли в микросоциуме завершается. Отличия подростково-юношеского периода по сравнению с детским возрастом сводятся к следующим.

Во-первых, процесс познания охватывает новые области. Развитие навыков абстрактно-логического мышления служит предпосылкой для заинтересованности (по-детски горячей) отвлеченными вопросами, которые не имеют непосредственного отношения к индивидууму (включая интерес к искусству). Подросток Достоевского с жаром спорил по социально-нравственным вопросам даже с дураками, понимая, что это непростительно, но не в силах сдержаться (из-за этого его считали шестнадцатилетним, хотя на самом деле ему уже было за двадцать). В связи с половым созреванием появляется (а чаще усиливается) интерес к взаимоотношению полов и сексуальному поведению.

Во-вторых, опираясь на развивающиеся навыки аналитического мышления, подростки и юноши хотят все глубже разбираться в предметах своего интереса, хотя для настоящего успеха большинству не хватает одаренности и (или) усердия.

В-третьих, познание себя и мира переходит на новую ступень, все более принимая характер активного эксперимента, испытания с самой полной нагрузкой, в том числе в условиях экстрима, столкновения. Перед началом самостоятельной жизни индивидууму нужно испробовать реальные пределы своих возможностей, моделируя свое поведение в ситуациях, которые требуют полной мобилизации. Обыгрывание своих возможностей лишь в воображении уже недостаточно. Отсюда стремление к категоричности, максимализму, полярности категорий, драматичности чувств и отношений. Полутона и переходные варианты признаются как существующие, но презираются как недостаточно удовлетворяющие эмоциональным потребностям. По-детски откликаясь на новизну, подростки нередко стремятся быть не просто модными, а ультрамодными, экстравагантными. Если популярен романтизм, то среди них можно найти самых безрассудных романтиков, а если меркантильность – то самых циничных корыстолюбцев. Сохранение детской эмоциональной пластичности способствует легкости перехода обожания в ненависть, когда преданные друзья в одночасье превращаются в непримиримых врагов, и наоборот.

В-четвертых, межиндивидуальные различия в темпе и результатах физического и психического созревания служат условием активизации иерархической борьбы. В ней используются преимущества как конституциональных данных, так и приобретенных навыков, поэтому последние получают стимул к наиболее полному развитию. Одни подростки стремятся к развитию разнообразных навыков, другие – к предпочтительному оттачиванию некоторых из них, например, речевых. Самоутверждение физического превосходства может выражаться в спортивных состязаниях и банальных драках. Эмоциональная основа этого поведения – агрессивность – наблюдается и среди высших животных, когда, например, котики-подростки нападают на самок и режут их детенышей. Для девушек характернее самоутверждение за счет подчеркивания внешней привлекательности с помощью яркой косметики, броских нарядов и манер (демонстративности). Самоутверждаясь в психологическом превосходстве, подростки и юноши бросают вызов в лучшем случае на диспутах и викторинах, а в худшем – в спорах с близкими, учителями, попытках ниспровергнуть авторитеты. Вызывающая надменность в своем столкновении с социальным окружением чревата уязвлением чувства гордости. Поэтому претензии на превосходство создают почву для учащения конфликтов и протестных реакций, которые при вышеотмеченной склонности к категоричности и драматичности могут приобретать весьма резкие и даже опасные формы выражения. Эмоциональная насыщенность иерархических претензий обуславливает особенную чувствительность подростков как к похвале, так и порицанию.

В-пятых, при усложнении когнитивного содержания психики, когда наряду с упрощенными понятиями (приятно - неприятно, хорошо - плохо) все большее место занимают неоднозначные категории, приобретаются и навыки более сложного эмоционального реагирования, например, иронии, презрения, сарказма и разочарования, которые дополняют более характерные для детского возраста простые эмоциональные реакции (нравится - не нравится, плач – смех, ликование – негодование, благодарность – обида).

После приобретения навыков самостоятельности биологически обусловленные особенности детско-подростковой психики, преимущественно стимулирующие процессы экстенсивного познания, обычно утрачивают свое значение. Более того, они могут даже мешать, отвлекая от необходимой для жизнеобеспечения размеренной деятельности, которая чаще ограничивается относительно узким кругом потребностей. Для более полного удовлетворения этих потребностей требуется детальная проработка сложившихся относительно стабильных условий своей жизни. В этой ситуации повышается значение логического мышления. Собственно, доминирование наглядно-образного мышления стирается еще до подросткового возраста, если ребенок растет в культурально развитой, а не примитивной среде (т.е. навык логического мышления прививается относительно быстро, если в нем имеется потребность). По мере созревания и приобретения самостоятельности утрачивается необходимость в слепой привязанности к коллективу, к тому же после создания собственной семьи она занимает приоритетное место. Продолжение в зрелом возрасте жесткой иерархической борьбы иногда приносит индивидууму успех, но чаще и для него и для общества благоприятнее партнерство или хотя бы занятие нейтральной позиции.

Тем не менее, в случаях быстрого и резкого изменения средовых условий актуальность приобретения новых навыков и опыта сохраняется или даже возрастает. В зависимости от конкретных обстоятельств связь с коллективом может оказываться как благотворной, так и пагубной. В экстремальных ситуациях логическое обдумывание ситуации замедляет необходимые действия. Из всего этого понятно, что для благополучного существования популяция должна включать оба варианта эмоционального и когнитивного функционирования: как с утратой, так и сохранением детских особенностей. Поэтому и тот, и другой следует рассматривать как норму.

Если указанные особенности эмоциональных и когнитивных процессов периода созревания сохраняются в зрелом возрасте, то и составляют сущность психического инфантилизма или ювенилизма. В их основе – эмоциональная живость, поэтому механизмом их преодоления в зрелом возрасте является ее уменьшение. Психическое созревание следует рассматривать как частный случай динамики эмоциональности, поскольку выявление тенденции к угасанию эмоций, увлечений и интересов к чему бы то ни было зависит от длительности периода наблюдения. Разумеется, уменьшение эмоциональной живости у взрослых не очень значительно и субъективно замечается не сразу, а при сопоставлении протяженных этапов жизни, но, по выражению одного из чеховских героев, у них уже «нет того огня». Биологически закрепленное снижение интенсивности и пластичности эмоций нивелирует большинство специфичных для подростково-юношеского периода особенностей, но мало влияет на те из них, которые зависят от когнитивного развития. В частности, сохраняется и даже развивается эмоциональная дифференцированность, не происходит существенной переориентации интересов в пользу примитивных потребностей, хотя в целом мотивация к реализации своих устремлений (в силу стирания эмоциональности) уже не столь высока.

Принципиально важно отдельно от биологически обусловленных особенностей детско-подростковой психики рассматривать ее содержательную характеристику – неопытность, к которой следует отнести как недостаточную информированность, так и несформированность навыков. Из-за неискушенности дети бывают наивны и простодушны, мало расчетливы. Они чаще, чем взрослые, ведут себя естественно не только потому, что не видят смысла скрывать свои чувства, но и из-за неотработанности навыков лицемерия (впрочем, и по этой части талант может обнаружиться рано). В разных средовых условиях и в соответствии с индивидуальными предпочтениями опыт может усваиваться неравномерно: в одних информационных областях – опережающий, в других – отстающий. В зависимости от условий формируются и навыки логического анализа, целеустремленности в поведении, сдержанности в своих поступках. Впрочем, реально сказываются на полноте необходимого для жизни опыта очень существенные различия в средовых условиях, поскольку источники информации обычно множественны и взаимозаменяемы: если о чем-то не сказали родители, то об этом можно узнать от друзей или из книг и кинофильмов и пр.

Неинформированность и несостоятельность в повседневных делах у взрослых свидетельствуют или об особых условиях дефицита информации и невозможности вследствие этого развития навыков, или (что бывает гораздо чаще) о психическом расстройстве, которое препятствует усвоению опыта. В обоих случаях целесообразно говорить в лучшем случае о псевдоинфантилизме (средовом и болезненном), чтобы не объединять разнородные понятия. При средовой обусловленности псевдоинфантилизма более корректны не медицинские, а психолого-социальные термины, которые, собственно, и употребляются психиатрами, например, «педагогическая запущенность» или «примитивность». В случае психического расстройства псевдоинфантилизм должен быть охарактеризован по существу этого расстройства. Речь может идти об умственной отсталости (олигофрении) или о личностных (нажитых или врожденных) аномалиях при психопатологическом диатезе и шизофрении. Конституциональные и приобретенные личностные аномалии включают некритичность в суждениях и эмоциональную дефицитарность. Понятно, что психологическая сущность эмоциональной обедненности и инфантилизма противоположны. Но это не значит, что они не наблюдаются у одних и тех же больных, поскольку эмоциональная дефицитарность может проявляться весьма избирательно, например, затрагивая лишь некоторые сферы жизни, тогда как в остальном сохраняется эмоциональная яркость, в частности с присущими подростковому возрасту особенностями установления межперсональных отношений, утверждения своего превосходства и пр. Проявления истинного инфантилизма тем более могут сосуществовать как с общей, так и избирательной недостаточностью в когнитивной сфере.

Дифференциация патологического псевдоинфантилизма и истинного (непатологического), т.е. дефицитарной симптоматики и, условно говоря, положительных свойств личности, не может опираться на традиционно упоминаемые сводные категории двоякого происхождения. Например, проявлением истинного инфантилизма следует считать такую безответственность или беспечность, которые вытекают из увлеченности столь интенсивной, что она конкурирует с выполнением долга. Так, молодой человек ради любимой компании манкирует учебой или работой, но, понимая в полной мере последствия, игнорирует их. В результате эмоциональной горячности могут совершаться крайне безответственные поступки, но они единичны и самими индивидуумами оцениваются как «срывы» в результате особых обстоятельств. Например, 21-летний студент замахивается тростью на экзаменатора за его явно несправедливую оценку. В эти мгновения он успел подумать не только о перспективах исключения из института, но и о последствиях для семьи. Этот поступок остался из ряда вон выходящим для всей его последующей жизни. Когда же легкомысленность вытекает из неспособности до конца осмыслить последствия своего поведения, речь идет о болезненной некритичности в суждениях.

При анализе безответственности следует иметь в виду и не зависимые от повышенной эмоциональности различия в микросоциальной ориентации, т.е. в сознательном выборе основных жизненных ценностей. Каждый по-своему решает вопрос о том, какое место в его жизни должны занимать удовольствия и выполнение долга. Даже дети одного возраста существенно различаются по степени ответственности, хотя наставления старших направляют их по одному общему руслу. Подростки же нередко начинают относиться к учебе и домашним обязанностям менее ответственно, чем в более раннем возрасте, причем связать это с оживлением эмоций или психическим расстройством (например, аффективными нарушениями) возможно далеко не всегда. Скорее в таких случаях следует учитывать вероятность бескомпромиссного использования подростками своего права на самостоятельный выбор социальной позиции. У взрослых микросоциальная ориентация также может существенно различаться. Благодаря этому могут, например, меняться господствующие в обществе взгляды на значение создания или сохранения семьи, что не свидетельствует о росте психической заболеваемости или инфантилизации населения. Для Тараса Бульбы выше всего были «узы товарищества», чего нельзя сказать о его младшем сыне, но неправомерно на этом основании судить, кто из них инфантильнее.

Неоднозначно может пониматься внушаемость. Если она подразумевает доверчивость, то как у детей, так и у взрослых свидетельствует прежде всего об отсутствии у себя или у близких тяжелого негативного опыта, связанного с ее последствиями. Когда такой опыт приобретается, она быстро сменяется недоверчивостью даже у детей. Если под внушаемостью иметь в виду несамостоятельность в оценках и трактовках, то такая особенность когнитивной сферы настолько широко представлена в популяции, что считать ее специфическим проявлением инфантилизма сложно. Речь может идти как о сниженных умственных способностях, так и об отсутствии мотивации к формированию собственных понятий, о предпочтении штампов и заимствований в когнитивной сфере. Иногда понятие внушаемости включает богатое воображение. Такая одаренность константна, а к истинному инфантилизму следует относить лишь те случаи, когда она продолжает активно стимулироваться эмоциональной живостью, сохраняющейся в зрелом возрасте.

Понятно, что альтернативное происхождение могут иметь и такие характеристики как «неуместная откровенность» и «неосторожность», поскольку они зависимы как от эмоционального состояния, так и от адекватности понимания ситуации. Не всегда возможно объяснить истинным инфантилизмом и несамостоятельность, если только речь не идет о разбросанности интересов и недостаточно упорядоченном образе жизни вследствие сохранения подростковой эмоциональной живости. Дополнительная трудность заключается в значительной зависимости понимания этого термина от субъективных взглядов; некоторые склонны считать проявлением несамостоятельности всякое поведение, которое не направлено на достижение социально значимых целей.

Очень сложно оценивать «плохое контролирование» своего поведения. Прежде всего, следует различать контролирование влечений и предпочтений с одной стороны и эмоциональных реакций при психологических нагрузках с другой. В первом случае всегда трудно соотнести силу влечения или эмоциональную привлекательность того или иного предпочтения с глубиной чувства долга, которое частично зависит от полноты и адекватности его осознания. Понятно, что результирующее поведение требует тщательного анализа, показывающего является оно выражением истинного или псевдоинфантилизма. Во втором случае возможны поступки, последствия которых сразу не осознаются, поскольку сильные эмоции замедляют когнитивные оценки. При отсутствии личностной дефицитарности инфантильное поведение корригируется вслед за критическим осмыслением ситуации. Так, тургеневский Владимир застывает, любуясь незнакомкой и не отдавая себе отчета в том, как это выглядит со стороны. Как только он осознает свое поведение, ему становится стыдно и он уходит. Интенсивные психологические нагрузки и склонность к эмоциональной пылкости могут препятствовать и тонкости когнитивных оценок, способствуя, тем самым, развитию упрощенных эмоциональных реакций. Однако при инфантилизме у психически здоровых лиц тенденция к недифференцированному эмоциональному реагированию характеризует лишь начальные его этапы и простые реакции трансформируются в сложные: негодование переходит в иронию, к радости примешивается сожаление о ее недолговечности. При псевдоинфантилизме в результате личностной дефицитарности эмоциональное содержание реакций не подвергается существенной динамике. В дифференциальном аспекте следует иметь в виду и эмоциональную несдержанность при органических повреждениях мозга, когда вопреки осознанию неправомерности своего поведения слишком слабы (во всяком случае, сразу после психологической нагрузки) сдерживающие эмоции (смущения, раскаяния и т.д.).

Некоторые другие из традиционно причисляемых к инфантилизму признаков однозначно следует считать проявлениями личностной дефицитарности. К ним относится несформированность адекватных представлений о себе (расстройство самокритики), использование упрощенных понятий и слабая дифференцированность эмоциональных реакций, которые могут отражать как когнитивный, так и эмоциональный дефицит. В качестве личностной дефицитарности следует рассматривать и те случаи, когда упускаются соображения деликатности и возможность скрытых взаимоотношений между окружающими, что приводит к бестактности, или когда вежливое к себе отношение принимается за особое расположение.

Представленная концепция истинного психического инфантилизма основывается не столько на выделении специфических качественных особенностей, сколько на установлении сравнительно большей выраженности и пластичности эмоций и производных от них поведенческих характеристик, которые, таким образом, заметнее, чем в иных случаях. Эта концепция вопреки традиционным взглядам не относит истинный инфантилизм к дефектности или недоразвитию и заставляет считать такие типы личности как истерический и пограничный не патологическими, а психологическими, поскольку их основные признаки ограничиваются его характеристиками. Это отнюдь не означает, что всех пациентов с истерическим или пограничным расстройством личности можно автоматически причислить к психически здоровым. Клинический анализ показывает, что у них часто помимо собственно инфантильных особенностей имеют место признаки диссоциативно-дефицитарных личностных аномалий, а также стертых расстройств настроения. Среди этих признаков некритичность в суждениях и смешанная или гипоманиакальная симптоматика приводят к особенной яркости и социальной неприемлемости характерологических черт, свойственных истинному инфантилизму. Эти случаи полностью отвечают критериям широко распространенного в популяции психопатологического диатеза, поэтому не случайно, что в них нередко наблюдаются и эпизоды расстройств невротического уровня (деперсонализация, сенестопатии и пр.), а порой и психотического. Понятно, что сочетание истинного инфантилизма и псевдоинфантилизма наблюдается и при шизофрении. Чем тяжелее шизофренический дефект, тем вероятнее преобладание псевдоинфантилизма над истинным.