35-летие первой громкой насильственной госпитализации по политическим мотивам[1]

Александр Сергеевич Есенин-Вольпин – человек удивительной судьбы и выдающихся способностей: логик, философ, поэт и один из первых правозащитников в Советской России. Сын двух поэтов – Сергея Александровича Есенина и Надежды Давыдовны Вольпин – Александр Сергеевич унаследовал от них уникальные качества – неповторимость личности, творчества и судьбы.

Судьба А.С.Есенина-Вольпина является оптимистическим подтверждением того, что личность, в высокой мере сохраняющая экзистенциальные свойства человека – свободу воли, персональность и творчество, становится силой, влияющей на историю.

Александр Сергеевич, опережая привычные представления своего времени, много раз становился провидцем. Его идеи защиты прав человека и соблюдения законов государством и его гражданами как основы безопасной жизни всего человечества стали в наше время не только элементами большой политики сильных мира сего, но и мыслительной и нравственной базой многих общественных движений.

Поэтическое видение мира в целом, логическая строгость при выяснении истины, защита свободы с позиций права и выполнение гражданского долга в соответствии с логически обоснованной мыслью – вот кратчайшая характеристика или резюме жизненного и творческого пути автора этой книги.

Ностальгия по сталинизму – удел обманутых или обманывающих, а историческая правда очень проста. Приводим малую долю правды, рассказанную нам автором этой книги.

«Я был арестован органами МГБ в Черновцах 21 июля 1949 г., доставлен на Лубянку 24 июля, в Институт Сербского – 13 августа; там пробыл до 29 октября, а затем через Лубянку направлен в ЛТПБ (Питер), где сидел с 21 октября 1949 по 14 октября 1950, а затем отправлен в ссылку в г. Караганда, Казахстан, откуда вернулся в Москву 29 апреля 1953 г.

31 июля 1957 г. был помещен в больницу им. Ганнушкина и освобожден 24 августа 1957 г.

12 сентября 1959 года я был в Москве вновь арестован органами КГБ и в период с 7 октября по 10 ноября находился вновь в Институте им. Сербского, затем до 13 февраля 1960 – в Бутырской тюрьме, а потом, с 14 февраля 1960 по 14 февраля 1961 г. – в спецпсихбольнице Питера.

30 декабря 1962 г. я был вновь госпитализирован и до 18 марта 1963 г. находился в больнице им. Ганнушкина – на этот раз без формального ареста, как и в 1968 г., когда, в период с 14 февраля по 12 мая, находился в больнице им. Кащенко – и месяц, в феврале-марте, в больнице на станции «Столбовая».

Москва, 28 июня 1994 г.

Книга А.С. Есенина-Вольпина, в которую вошли его стихи и «Свободный философский трактат», была закончена 2 июля 1959 года в Москве и издана в Нью-Йорке в 1961 году Фредериком А.Рагером. власти начали мстить автору «Весеннего листа» за свободу мысли и непокорство, а секретарь ЦК КПСС Л.Ф.Ильичев нашел формулу, характеризующую Александра Сергеевича, - «ядовитый гриб». «Яд» свободной мысли способствовал возникновению правозащитного движения, теоретиком и инициатором практических дел которого стал А.С.Есенин-Вольпин.

5 декабря 1965 года в День Конституции Александр Сергеевич организовал знаменитый митинг на Пушкинской площади. Этот митинг стал наиболее известным несанкционированным публичным массовым выступлением (после демонстрации троцкистской оппозиции в 1927 году), а его целью было требование гласности суда над писателями А.Синявским и Ю.Даниэлем, арестованными за публикацию их книг на Западе.

Тогдашние власти вынудили его эмигрировать. И когда 30 мая 1972 года друзья и соратники по правозащитному движению провожали Александра Сергеевича на Белорусском вокзале, он, будучи уже в поезде и прощаясь с провожающими, крикнул: «Боритесь не только за право отъезда из СССР, но и за право возвращения». Теперь Александр Сергеевич живет в Соединенных Штатах Америки, а с 1990 года он начал приезжать в Россию – и его слово и мысль вышли из подполья Самиздата.

На одном из митингов в 1990 году Есенин-Вольпин шел мимо памятника А.С.Пушкину, но даже не все шедшие рядом с ним знали, что перестроечные и постперестроечные демократические митинги начинались у этого памятника по его инициативе.

Он всегда поступал так, как думал. Он писал в «Свободном философском трактате»: «Мысль состоит в поисках истины, а жизнь – в поисках пользы». И далее: «Тут конфликт. (А) Как живое существо, я ставлю жизнь выше мысли. (В) Как мыслящее существо, я ставлю мысль выше жизни».

Александр Сергеевич замечает, что он выбрал путь (В). Сказанное выше о фактах его биографии доказывает, что речь идет о деле жизни и мысли, а не о фразе.

Так называемая новейшая история, проходящая мимо нас и через нас, уже рассматривает ближайшие к нынешнему времени десятилетия как материал для исследования или повод для неясных воспоминаний. Эта временная отдаленность, еще не оформившаяся в разумную объективность, рождает вкусовые химеры. Так появился образ шестидесятника – эдакая помесь нервного конформиста с радикальным критиком большевизма на собственной кухне. Настоящая книга содержит не только результаты трудов, размышлений и дел ее Автора, но и отражает умонастроения граждански мыслящей части нашего общества того времени.

Когда в феврале 1968 года Александр Сергеевич был насильственно посажен в психбольницу, в среде математиков возникло движение в его защиту. Министру здравоохранения СССР было направлено письмо с требованием освободить А.С.Есенина-Вольпина. Письмо было опубликовано в «Нью-Йорк Таймс» - власти ответили наказаниями и проработками. Однако эти события, как и выступления интеллигенции в защиту А.Синявского и Ю.Даниэля, стали свидетельством освобождения советского человека от «инерции страха» (термин принадлежит В.Ф. Турчину – председателю Российского отделения «Международной амнистии» в 70-е годы).

А.Ю.Даниэль, В.К.Финн

Насильственная госпитализация в 1968 году

После бурной петиционной кампании и демонстрации 5 декабря 1965м года в связи с процессом над А.Д.Синявским и Ю.М.Даниэлем Александр Сергеевич пытался внести в начинавшееся общественное брожение правовой подход. Сам он склонен считать, что на первых порах не добился больших успехов. Общественность, по его мнению, спонтанно реагировала на репрессии властей, но не была склонна действовать в строго правовом русле и с должной обстоятельностью. Правовые идеи А.С., требовавшие строгого соотнесения всех действия со статьями УК и УПК, часто не встречали поддержки, вызывали недоверие или воспринимались как «странные» идеи «странного» человека. Привыкнув к творившемуся в стране беззаконию, люди не верили, что апелляции к законности и нормам права могут принести существенную пользу. В.К.Буковский так описывает свой первый опыт знакомства с идеями А.С. в 1961 году: «Целую лекцию на эту тему (о правовом положении свидетеля - сост.) прочитал нам Александр Сергеевич Есенин-Вольпин, незадолго до того освободившийся из ленинградской психбольницы. Он пришел как-то раз на Маяковку послушал, посмотрел. При первом знакомстве он не произвел на меня впечатления: чудаковатый человек, в ободранной меховой шапке, только что из психбольницы да еще весь вечер толковал про уважение к законам. Лекция его, однако, принесла практическую пользу, и никто из нас не дал себя запугать и не наболтал лишнего»[2].

А.С. считает, что после демонстрации 1965 года его подход к правозащитной деятельности не возобладал; большая часть активных участников движения в тот период склонна была действовать эмоционально, не сковывая себя, как многим казалось, ненужными и чрезмерными формальностями, без которых, однако, реальный правовой подход не возможен. Соответственно и свою роль в движении эти несколько лет он расценивает как незначительную. А.С. не стремился навязать свое мнение, но и не считал для себя возможным участвовать в акциях, которые противоречили, хотя бы отчасти, его принципам.

Тем не менее нельзя сказать, что А.С. был не заметен в общественной жизни в эти годы. Он принял определенное участие как подписант и распространитель в кампании протеста в связи с «процессом четырех».

В это же время он привнес в Самиздат (и это вообще, как кажется, одна из важнейших его заслуг) принятые ООН в 1966 году Пакты прав человека, наряду с «Всеобщей Декларацией прав человека» - важнейшие документы в этой сфере. Введение их в оборот существенно расширяло правовую базу движения.

Кроме того, и практика показала, что отсутствие формализованности и четкой правовой обоснованности правозащитной деятельности позволяло властям в большей степени игнорировать требования общественности и облегчало репрессии. Поэтому те, кто действительно хотел отстаивать права человека. Волей-неволей постепенно в той или иной степени становились единомышленниками А.С., не всегда разделяя, однако, его идею о самоценности права и правовой процедуры. Другой характеристикой его активности безусловно является внимание к нему со стороны КГБ. В это время А.С. находился под плотным наблюдением Комитета. Его общественная деятельность была «отмечена». КГБ специально настаивал на недопущении участия А.С. в Международном математическом конгрессе, проходившем в Москве 16 августа 1966 года, опасаясь передачи А.С. «тенденциозных» материалов иностранным участникам. Рассматривался также вариант решения судьбы А.С. по «модели Тарсиса»: планировалось отпустить его в зарубежную научную командировку и лишить советского гражданства. Этот вариант не был осуществлен; власти предпочли отреагировать на общественную активность А.С. иначе. 14 февраля 1968 года «по распоряжению главного психиатра г. Москвы» он был насильно увезен в психиатрическую больницу. Насильственная госпитализация А.С. и борьба за его освобождение стали заметным эпизодов в процессе становления правозащитного движения в СССР. Участие в судьбе А.С. приняли не только те, кто к весне 1968-го уже находился в жесткой конфронтации с властью, но и представители академических кругов, не проявлявшие ни до ни после систематической активности: математики, биологи и др.

12 мая А.С. был выписан из психиатрической больницы после трех месяцев принудительного «лечения».

А.Ю.Даниэль, В.К.Финн

Министру здравоохранения СССР,
Генеральному Прокурору СССР
Копия: Главному психиатру г. Москвы

Нам стало известно, что крупный советский математик, известный специалист в области математической логики Александр Сергеевич Есенин-Вольпин был насильственно, без предварительного медицинского обследования, без ведома и согласия родных, помещен в психиатрическую больницу № 5 (станция Столбовая, 70 километров от Москвы).

Насильственное помещение в больницу для тяжелых психических больных талантливого и вполне работоспособного математика, условия, которые он по самому характеру этой больницы попал, тяжело травмируют его психику, вредят здоровью и унижают человеческое достоинство.

Исходя из гуманных целей нашего законодательства, и тем более здравоохранения, мы считаем этот факт грубым нарушением медицинских и правовых норм.

Мы просим срочно вмешаться и принять меры для того, чтобы наш коллега мог работать в нормальных условиях.

Подписи 95 известных математиков, начиная с В.Арнольда, И.М.Гельфанда , Л.Люстерника, А.Маркова, П.С. и С.П.Новиковых...
Московский государственный университет им. Ломоносова,
механико-математический факультет
9 марта 1968 г.

«Текст письма появился в газете «Нью-Йорк Таймс», что, естественно, стало еще одним поводом для кампании экзекуций и воспитания «виновных». Так, академик П.С.Новиков был лишен кафедры в Московском государственном педагогическом институте им. В.И.Ленина. Кары настигли и некоторых других «подписантов».

«Ю.А.Шиханович предупредил меня, что людям, не имеющим кандидатской степени, письмо подписывать не рекомендуется. Письмо я подписал, но сделанное предупреждение не было надуманным, ибо около трех лет меня потом не допускали до защиты кандидатской диссертации. Я с большим трудом стал кандидатом наук только в 1976 году (причем даже после получения открытки о прохождении экспертного совета ВАК я получил диплом кандидата наук спустя шесть месяцев, ибо, как выяснилось, в ВАК пришел на меня донос)» - В.К.Финн.

Обращение к друзьям

Я прошу друзей вникнуть в мое положение.

На прошлой неделе я был увезен из дому и насильственно помещен сперва в психиатрическую больницу имени Кащенко, а затем в 5 гор. психиатрическую больницу. Вы хотите, друзья, чтобы я скорее вышел отсюда. Это вполне справедливое желание, но только ли в этом дело.

Я бы не стал беспокоиться об этом, если бы не замечал среди вас вполне естественных колебаний. Ко мне в больницу несколько раз приезжали мои родные и некоторые из вас. При этом наметились две позиции. Первая заключается в том, что я был похищен из дому и теперь мне необходимо протестовать и всем нам бороться за мои права. Вторая сводится к тому, что мне нужно вести себя покорно, чтобы поскорее выбраться отсюда. Последняя позиция была хорошо выражена фельдшером, который сопровождал меня из Москвы в 5 гор. больницу на Столбовой. Он беседовал со мною дружески, может статься, он говорил искренне. Вот его совет: «Если хотите, чтобы Вас здесь недолго продержали, ведите себя попроще. Люди не хотят думать. Они Вас не поймут, если Вы будете много говорить. Не рассуждайте, держитесь проще: "Хочу домой. Хочу каши"».

Я ничего не ответил этому фельдшеру. Я считаю его совет вполне практичным, но пресмыкательским. Я всегда избегал следовать такого рода советам и делал это достаточно явно. Поэтому многие считают меня сумасшедшим. И пусть.

Я много лет боролся за искоренение путаницы, царящей в умах людей в связи с понятиями права, закона, власти, целей, желания и т.п. Я не жалел времени на изучение и разработку соответствующих теорий, а в острые моменты всегда давал советы тем, кто хотел их слушать. Я никогда не лгал и требовал от других прекращения всякой лжи – хотя бы маскирующейся словами «во имя спасения» (как будто кто-то, кроме безобидных фантазеров, когда-нибудь лгал не «во спасение»!). Я публично издевался над малодушием – будь то в форме предательства или только неискреннего раскаяния. Я презирал страх, и особенно страх перед заключением, когда требовалось проявить мужество. И вот теперь, когда я оказался взаперти, от меня ждут чего-то вроде отречения.

Когда в сентябре 1959 года я был арестован и, несмотря на отчаянное моральное и юридическое сопротивление, был помещен в конце концов в ленинградскую тюремно-психиатрическую больницу – заведение несколько более мрачное, чем эта больница на Столбовой, - врачи признали через год бесполезность своего давления на мою психику, и я был освобожден. К такому же результату они пришли бы и через любое другое время...

Ждут ли мои друзья того, чтобы я теперь обнаружил перед врачами свое «исправление» и капитулировал рано или поздно? А почему я должен капитулировать? Разве право не на моей стороне или мои друзья не помогут мне его защитить?

Я всегда старался разъяснить смысл слов «требование» и «просьба». Признания прав добиваются и требуют – но не просят. Осуществления признанных прав требуют, и восстановления нарушенных прав также требуют, а если заменяют это требование просьбой, тем самым явно признают, что они не подлежат обязательному удовлетворению. Иначе обстоит дело с желаниями, их осуществления можно только просить. Не потому ли хотели эти врачи и иже с ними, чтобы пациенты выкинули из головы все правовые идеи, отказались от каких-либо требований и заговорили более «человеческим» языком: «Хочу домой!»?

Кто-нибудь скажет, что мне хочется здесь оставаться? Тут не о чем спорить. Прежде всего: если я имею право на свободу передвижения, то таковая должна быть мне предоставлена независимо от моих желаний, а если нет – мои желания этой свободы должны быть укрощены.

Тот способ, каким меня поместили в эту больницу, явился нарушением законов. После этого здесь, в больнице, мне запрещают бороться за исправление допущенных нарушений. Врачи уверяют меня, что общечеловеческие законы не распространяются на психиатрические больницы. Но в законах нет такой оговорки, а статья 16 Пакта о гражданских и политических правах человека (Пакт о гражданских и политических правах человека входит в число двух пактов прав человека, которые были приняты Генеральной Ассамблеей ООН 18.12.1966; краткое изложение этих пактов – см. журнал «Международная жизнь», № 8 за 1967 г.) гласит: «Каждый человек, где бы он ни находился, имеет право на признание его правосубъектности». Насколько я помню, в 4-й статье Пакта эта статья перечислена в числе тех, от которых государство не вправе отступать даже в условиях чрезвычайного положения.

Конечно, пакты прав человека еще не ратифицированы Советским Союзом. Но почему бы не попытаться хотя бы позондировать почту насчет того, насколько страна готова к их соблюдению? Это было бы реальным вкладом в благородную деятельность ООН. Друзья! Боритесь сейчас хотя бы за скорейшее опубликование этих пактов в СССР (о чем просил все страны У Тан). Знакомьтесь с ними. Каждый может узнать русский текст в Информационном центре ООН (Москва, ул. Луначарского, 16). Английский текст есть в газетном зале Ленинской библиотеки - журнал "The Chronicle" № 2 за 1967 г. Я считаю, что сейчас эти пакты надо распространять самиздатом как можно шире. Распространяйте петиции о скорейшей ратификации пактов и факультативного протокола ко второму из них.

Вернусь теперь к моему положению в этой больнице и статье 16. Юридически я дееспособен, хотя врачи при случае незаконно берут на себя роль моих опекунов. (Но любой опекун обязан признавать права своих подопечных и в период его опеки, в том числе и тогда, когда речь идет о тайне переписки – в чем мне сейчас отказано – или о свободе передвижения!). Врачи уговаривают меня отвлечься от юридического аспекта моего положения – принуждения этого рода сами по себе грубо противоправны – и ссылаются при этом на фактическое положение вещей. Если мне предлагают считаться с условием места, то пусть им напомнят условия времени: 1968 год – Год прав человека.

Я не собираюсь сдаваться. Я понимаю, что только моя частная борьба ограниченными средствами – хотя я не остановлюсь ни перед чем, вплоть до бойкота врачей и голодовки – не даст желаемого результат. Только наша совместная борьба будет успешной. Именно на вашу помощь я рассчитываю, когда хочу довести мои протесты до соответствующих инстанций и общественности; именно на вашу помощь и помощь общественности рассчитываю я в деле защиты моих прав. Пусть все идет по закону, и тогда обо мне не беспокойтесь.

Я буду бороться вместе с Вами, потому что психиатрическая больница сейчас грозит каждому мыслящему человеку, который протестует против беззаконий и на которого трудно завести уголовное дело. Поставить на психиатрический учет кого угодно – дело не хитрое.

Итак, будем бороться за наши гражданские права. Будем бороться за них, как можно шире, добиваясь, в частности, того, чтобы текст статьи 16 Пакта о гражданских и политических правах был доступен каждому, где бы он ни находился, и соблюдался бы в каждом отдельном случае.

3.3.1968. Вольпин
Разрешаю распространять
А.В.

Заявление по поводу насильственной госпитализации А.С.Есенина-Вольпина

24 марта 1968 года

В обществе стали распространяться противоречивые и ложные слухи относительно обстоятельств и причин насильственной госпитализации известного математика Александра Сергеевича Есенина-Вольпина. Считаем своим долгом изложить обстоятельства этого дела.

14 февраля 1968 года в 10.30 утра, через час после ухода жены из дома, милиционер открыл незапертую дверь квартиры Вольпиных и впустил туда дежурного психиатра и двух санитаров, которые насильственно увезли Александра Сергеевича в психиатрическую больницу № 1 имени Кащенко. (Об этом стало известно из оставленной Вольпиным записки к жене). В ответ на требования Александра Сергеевича объяснить ему основания насильственного увоза дежурный психиатр предъявил лишь просроченное служебное удостоверение на имя Альберта Матюкова, а в качестве мотивировки увоза сказал, что А.С.Вольпин давно не посещал психоневрологического диспансера (куда его более четырех лет и не приглашали). Никаких документов о направлении в больницу предъявлено не было.

Несмотря на наши неоднократные требования, никаких документов или объяснений причин насильственной госпитализации не дано и по сей день.

15 февраля В.Б. Вольпина (жена Александра Сергеевича) пыталась добиться каких-либо объяснений от заведующей третьим отделением больницы имени Кащенко (куда был помещен А.С.Вольпин) А.А.Казарновской и свидания со своим мужем, но ей в недопустимо резкой форме было в этом отказано. Игнорировались просьбы жены не начинать медикаментозного лечения без предварительного согласования с лечившими Вольпина врачами-терапевтами. (Александр Сергеевич страдает тяжелой формой аллергии, при которой противопоказано применение многих химических препаратов). Записки жены Вольпина не передавались, и она вообще четыре дня ничего не знала о его состоянии.

С самим Вольпиным в третьем отделении обращались грубо и бесцеремонно: у него отняли авторучку и книги, грозили электрошоком (!), если он «не научится понимать, в какой обстановке находится», его настойчивые требования объяснить правовые основания насильственного помещения в больницу врач отделения Леон Христофорович (фамилию свою он сообщить отказался) назвал «словесным поносом». Вольпину насильственно начали давать аминазин, который впоследствии был признан вредным для него. В ответ на возражения Александра Сергеевича против применения аминазина врач Казарновская заявила, что «ей некогда вникать в болезнь каждого».

16 февраля А.С.Вольпин был переведен в психиатрическую больницу № 5 на Станции Столбовая в семидесяти километрах от Москвы. В больнице имени Кащенко жене сообщили, что это сделано по распоряжению главного психиатра гор. Москвы И.К.Янушевского. На ее вопрос, однако, Янушевский заявил, что он лично такого распоряжения не отдавал, но что в больницах есть чистые бланки с его подписью, которыми врачи пользуются по своему усмотрению (!).

В больнице на Столбовой А.С.Вольпин находился в общем помещении с 90 пациентами, 52 из которых состояли на принудительном лечении по мелким уголовным статьям (воришки, хулиганы и т.п.).

(Принудительное лечение назначается только по решению суда по отношению к невменяемым правонарушителям взамен тюремного заключения). За четыре недели пребывания на Столбовой Александр Сергеевич был на прогулке всего три раза по полчаса. Утром и вечером ему давали по одной таблетке элениума – этим исчерпывалось лечение, так как беседы зав. отделением Н.О.Антокольской на тему: «Ну куда вы лезете... Пусть другие протестуют... Подумайте о ваших близких...» - вряд ли можно считать психотерапией. Для Вольпина был установлен более строгий режим, чем для других больных: к нему запретили пускать даже близких друзей и сотрудников по работе.

Мы приняли меры, чтобы выяснить основания насильственной госпитализации, а также улучшить условия содержания Александра Сергеевича в больнице. В.Б.Вольпина направила два письма психиатру города И.К.Янушевскому, который неоднократно обещал «разобраться и помочь»; никакого ответа от него не получено и по сей день.

23 февраля В.Б.Вольпина обратилась к министру здравоохранения академику В.В.Петровскому с письмом, в котором просила объяснений по поводу происшедшего и констатировала, что насильственная госпитализация оказала травмирующее тяжелое воздействие на психику ее мужа, создала у него ощущение униженности и бесправия; скоропалительное и необоснованное лечение в больнице имени Кащенко угрожало его здоровью.

Одновременно с просьбой вмешаться в происходящее обратились к министру здравоохранения двое крупнейших советских математиков.

Министр передал дело на рассмотрение главному специалисту по психиатрии Министерства здравоохранения СССР З.И.Серебряковой. По ее распоряжению была создана медицинская комиссия, которая 6 марта беседовала с А.С.Вольпиным. Комиссия не стала заниматься выяснением обоснованности насильственной госпитализации и содержания А.С.Вольпина в больнице. Никаких официальных выводов комиссии нам не сообщено. Однако, по дошедшим до нас сведениям, возглавлявший комиссию член-корреспондент АН СССР Морозов в беседе с группой математиков, озабоченных положением А.С.Есенина-Вольпина, сказал, что он не усмотрел необходимости столь срочной госпитализации.

9 марта министру здравоохранения СССР и Генеральному прокурору СССР было направлено письмо, подписанное большой группой крупных советских математиков (99 подписей), выражавших протест против «грубого нарушения медицинских и правовых норм», допущенного по отношению к их коллеге.

После всего этого (16 марта) А.С.Вольпин был переведен в более спокойное 32-е отделение больницы имени Кащенко при Институте психиатрии АМН СССР, где и находится по сей день.

Вопреки тяжелым условиям больницы А.С.Вольпин продолжал свою научную работу. Он закончил вступление и комментарии, имеющие важное научное значение, к переведенной им книге П.Коэна «Теория множеств и континуум-гипотеза», содержащей один из важнейших математических результатов последних лет. Он написал также две статьи для нового издания Большой Советской Энциклопедии.

Научная работа и ощущение солидарности и заботы со стороны друзей и коллег поддерживают его в тяжелых условиях сумасшедшего дома.

Даже не утверждая, что А.С.Вольпин психически здоров, мы настаиваем, что самый факт насильственного лишения свободы и нарушения его человеческих прав так глубоко травмируют его психику, что никакое лечение в условиях психиатрической больницы не может компенсировать нанесенного и наносимого ему вреда.

Его продолжают принудительно содержать в больнице без постановления суда, и до сих пор ни ему, ни нам не объяснили причин этого. На наши запросы нам не сообщили, чтобы на него поступали какие-либо жалобы – от соседей ли, милиции или иных организаций, хотя только это и могло быть каким-то основанием столь жестокой и срочной меры.

Вольпин Надежда Давыдовна
(мать А.С.Есенина-Вольпина)
Вольпин Виктория Борисовна
(его жена)

В 1972 году Александр Сергеевич решил уехать из СССР. Он сказал мне, что уезжает потому, что еще одно пребывание в психбольнице вынести будет невозможно. Я помню, как мы шли из одного здания ВИНИТИ в другое, и Александр Сергеевич сказал, что хотел бы жить в Москве, но без коммунистов. Говорили мы (это, кажется, было на год раньше) и о том, что психологическая, а следовательно, и политическая ситуация в СССР изменится, когда с общественной сцены сойдет поколение, воспитанное в сталинское время. Мы предполагали, что на смену ему придет власть, опирающаяся на армию.

Александр Сергеевич уезжал 30 мая 1972 года с Белорусского вокзала. Я пришел задолго до отхода поезда, мы вдвоем ходили по платформе, и он говорил, что если власти готовы вести диалог с правозащитным движением, то от этого диалога не следует отказываться. Затем он просил меня передать всем знакомым, что Ю.А.Шрейдер помог ему оформить разрешение на вывоз рукописей, особенно для него ценных, отдав цензорам нечто несущественное.

Перед отходом поезда на перроне собрались А.Д.Сахаров, П.И.Якир, И.Кристи и много других людей, с которыми Александр Сергеевич был связан по правозащитному движению. Уже из вагона, помахав провожающим рукой, он сказал: «Боритесь не только за право отъезда из СССР, но и за право возвращения».

Термин «шестидесятник», употребляемый теперь в постмодернистском смысле как термин, относящийся в типу людей, которые стремились к компромиссам с властями, мне кажется поверхностной спекуляцией. «Шестидесятник» - не тот, кто родился тогда-то. А это тип личности, которая:

1. истину ценит больше, чем успех, а потому имеет критерии личного поведения вне кодекса «строителя коммунизма»;
2. ценит свободу мысли и право на общение в контексте мировой культуры независимо от классов и наций.

А.С.Есенин-Вольпин был шестидесятником в этом смысле и создал мыслью и действием реальный образ шестидесятника – его идеальный предел.

В.К.Финн

Примечания

[1] А.С.Есенин-Вольпин. Философия. Логика. Поэзия Защита прав человека. Избранное. – М., 1999 Редакция приносит благодарность составителям сборника В.К.Финну, А.Ю.Даниэлю и С.М.Лукашевскому за разрешение перепечатать ряд материалов.

[2] В.К.Буковский. И возвращается ветер. М.: Демократическая Россия, 1991. С. 122-123